Дух погибели

Однако погони не было. Монтейро расхохотался. Ему понравилось убивать, а еще понравилась та беспомощность, что охватила братьев.

Можно было пойти на встречу с утренним нищим и тем самым разделаться с заданием Карфота, но зингарец решил немного повременить с этим. Он заслужил отдых.

Монтейро шел к морю, на лице его застыла дурацкая улыбка. Городской шум и суета больше его не касались, он был полностью отрешен. Ветер играл с волосами зингарца, тепло от солнечных лучей проникало, казалось, прямо внутрь души монаха.

Вот впереди показалась морская гладь. Улыбка Монтейро стала еще шире, потом он наконец заметил людей вокруг себя, бегающих, спешащих по каким-то своим делам, галдящих. Это зрелище заставило его поморщиться. Он не мог слиться с океаном в такой обстановке, и потому побрел прочь из города в сторону полуночи.

Даже когда Сартос остался далеко позади, Монтейро мерещились голоса его обитателей. Он их ненавидел. Всех. Почему они не оставят его в покое?

Кончик набегающей на берег волны коснулся левой сандалии Монтейро, и монах вмиг забыл все свои неприятности и обиды. Жизнь продолжалась, и она была прекрасна.

Не снимая рясы, монах медленно вошел в океанские воды. Он наслаждался их прохладой и чистотой. Зайдя в воду по пояс, монах положил ладони на поверхность океана и принялся разводить круги вокруг себя. Потом плеснул себе на лицо горсть соленой воды, облизал губы, чтобы почувствовать её вкус.

— Я вернулся, — сказал он сам себе. – Я снова здесь, кончилось ожидание.

Что он имел в виду, Монтейро не понял. Слова эти шли откуда-то из глубины его сознания, они просто не могли быть не произнесены. А смысл не важен.

Останавливаться на достигнутом Монтейро не собирался. Он сделал еще один шаг по направлению к глубине, другой, третий. Зингарец ощущал, что творит таинство, не сравнимое ни с одним из обрядов в обители. Он чувствовал, как вода касается его живота, груди, шеи. Монтейро погружал в воды великого Западного Океана все свои проблемы и несчастья.

В его душе в этот момент рождалось такое множество слов, живописующих его нынешнее состояние, что он терялся, не в силах выбрать подходящие. Хотелось смеяться в полный голос, но это казалось монаху кощунством, и он сдерживался.

Вода достала зингарцу до подбородка, и он вновь остановился. Затем медленно опустил лицо в воду и держал его там, пока хватало дыхания. Вынырнув, Монтейро раскашлялся, легкие его пронзил неприятный жар, но зингарец был рад и ему. Он тоже был частичкой того, что звалось жизнью.

Монах еще долго стоял по горло в воде, с широко раскинутыми руками. Солнце обжигала его мокрое и соленое лицо, а к ногам подбирался холод океанских вод. Монтейро держал глаза закрытыми, полностью отдавшись охватившим его новым ощущениям.

Когда холод стал совсем пронизывающим и распространился на добрую половину туловища, зингарец развернулся и побрел к берегу. Там он отряхнулся, подобно тому как это делают собаки, и растянулся на горячем от солнца песке. Постепенно холод в телесах зингарца сменялся приятным теплом, идущим из самого центра земли.

Монтейро и сам не заметил того, как заснул.

Снов он не видел, да и пребывал в забытье не особо долго. Но даже за столь короткое время солнце успело припечь голову зингарца, и теперь в висках появилась несильная, но назойливая боль. Монтейро поморщился и попенял себя за легкомыслие.

После визита к океану сознание Монтейро немного просветлело, появились мысли, затрагивающие иные области жизнедеятельности, помимо необходимости единения с природой. Нет, монаху по-прежнему не было никакого дела до Карфота и его поручений, а тем паче до гибели отца-настоятеля. Просто Монтейро вспомнил свои последние грезы, те, где он блуждал в темноте в поисках огонька. Тогда утром, когда его отвлек «лиловый» нищий, ему практически удалось восстановить картину своих странствий.

Странно, но эта часть его прежнего бытия не вызывала в Монтейро того отвращения, что всё остальное. Эти видения скорее предназначались ему нынешнему, а в прошлое их осколки попали по чистой случайности. Конечно, темнота и огонек имели совершенно другую точку восприятия по отношению к океану, солнцу, небу и прочему, но они являлись положительным элементом, и зингарец не желал от них избавляться. Наоборот, он к ним стремился.

Монтейро присел, обняв колени руками, и попытался вернуться в грезы.

Получилось. Прошлой ночью ему действительно удалось достичь огонька. Вопреки его надеждам лицо, скрывавшееся внутри него, так и не обрело четкости. Странный, но до боли знакомый образ. Монтейро не сомневался, что встреть он его на улице, он бы непременно его узнал. Этот человек и вправду жаждал как можно скорее встретиться с Монтейро, зингарец практически физически ощущал это его желание.