Только по мере того, как распространялся дух критики, ее деятели, не изменяясь по существу, становились более многочисленными и менее высокими по своему уровню, так, в XVIII веке главная революционная деятельность должна была перейти в области философии от ученых в собственном умысле к обыкновенным литераторам а, затем, в политике — от судей к адвокатам. Великий окончательный кризис[3]
начался неизбежно, когда общий упадок — сначала случайный, а затем систематический, — упадок, которому, сверх того, различно способствовали все классы нового общества, достиг, наконец, такой степени, когда стала ясной невозможность сохранить старый порядок, и резко выступила настоятельная потребность в новом. С момента своего зарождения этот кризис постоянно стремился превращать в широкое органическое движение критическое направление предшествовавших пяти веков, представляясь по преимуществу предназначенным непосредственно произвести социальное преобразование, почва для которого тогда уже вполне была подготовлена предыдущей отрицательной деятельностью. Но это решительное обновление хотя и становилось все более и более настоятельным, должно было оставаться до сих пор в существе своем невозможным, в виду отсутствия философии, действительно способной доставить ему необходимое идейное основание. Даже в то время, когда достаточно продвинувшееся вперед предварительное разложение побуждало отвергнуть обусловившие его чисто отрицательные учения, — роковое заблуждение, тогда неизбежное, приводило, напротив, к тому, что метафизическому мышлению, единственно действовавшему в течение этого долгого подготовительного периода, сама собой предоставлялась общая руководящая роль в преобразовательном движении. Когда вполне решительный опыт навсегда констатировал полную органическую несостоятельность такой философии, то отсутствие всякой другой теории сначала не позволяло удовлетворять уже возобладавшим требованиям порядка другим путем, кроме временного восстановления в некотором роде той самой идейной и социальной системы, непоправимое падение которой обусловило наступление кризиса. Наконец, развитие этого попятного движения должно было затем вызвать памятную манифестацию[4], которую наши недочеты в области философии сделали столь же необходимой, как и неизбежной, дабы непреложно доказать, что прогресс составляет, совершенно так же, как и порядок, одно из двух основных условий новейшей цивилизации.