Однако отношения 3. Н-ны и Д. В-ча никогда не были симметричными, Философов не желал, даже и ради «Главного» – т. е. НЦ, вовлекаться в эротическую связь даже и с философской подоплекой, которую ему с мужской инициативой навязывала Гиппиус. Он как бы не замечал императива «влюбленности», альфы и омеги «нравственного богословия» Третьего Завета, уклонялся от правил игры НЦ. Более того, он словно не понял сути намерения Мережковских обрести Бога в эротике «влюбленности»! На протяжении всех лет их общения (вплоть до расставания в 1920 г.) отношения Д. В-ча и 3. Н-ны были «поединком» (Злобин), экзистенциальной борьбой, в которой З.Н. нападала, домогаясь, а Д.В. робко защищался. Философов «указывал на опасность смешения двух порядков (в новом религиозном сознании и практике НЦ. – Н.Б.)
– человеческого и божеского», тогда как «Гиппиус с этой опасностью играла все время» [660]: проницательный Злобин свидетельствует то ли о старомодности Философова, то ли о его недомыслии… И как это ни парадоксально, но представляется, что с самого момента знакомства Философова с Мережковскими в Каннах в 1892 г. он их невзлюбил. «Вот хам-то и гадина»: так Д.В. охарактеризовал Д. С-ча в письме к А. Бенуа от 18 декабря 1893 г. «Я <…> влюблен в Вас никогда не был», – раздраженно написал Д.В. Гиппиус 7/19 апреля 1898 г. Это при том, что не только З.Н., но и Д.С. неподдельно полюбили этого странного человека. «Он (Философов) <…> нам стал как родной, и чем больше он отталкивает нас, тем сильнее мы его любим. <…> Без него нельзя нам быть», – вполне по-христиански признавался Мережковский в начале 1901 г. Нувелю, интимному другу Философова. А этот последний, с капризно-инфантильной интонацией общего баловня, не постеснялся и скомпрометировать своих патронов по НЦ в глазах родственницы: «С Мережковскими просто не знаю, как быть, тем более, что, увы, и у меня начинает быть сильное подозрение, что З.Н. была просто в меня влюблена»[661]. И то, что в письме от 3 января 1905 г. к тому же лицу Философов отдает все же должное своим «сомолитвенникам», это скорее исключение, чем норма его, действительно, по-женски изменчивых настроений: «Мережковские – мои братья (! – Н.Б.). Мы столько пережили с ними глубоких, несказанных мечтаний, столько настрадались в исканиях Бога, что вряд ли когда сможем при жизни разойтись»[662]. Однако играть в «троебрачие», к чему его настойчиво толкала З.Н., он, в чем мы будем убеждаться и впоследствии, Философов не хотел…Итак, пытаясь подступиться к загадке брака Мережковских, я пришла к тезису о как бы неизбежном «размыкании» этого двойственного союза – вовлечении в него третьих и т. д. лиц с превращением «духовного брака» в специфическое религиозное сообщество. Такая диалектика закладывалась в эти действия
и действо — в эту философско-жизненную игру самими ее участниками и «постановщиками». Справедливости ради надо хотя бы указать и на активность Д. С-ча в этом пресловутом «размыкании колец». В отличие от 3. Н-ны, этот «Каренин» дневников не вел, а потому о его поступках мы узнаём главным образом из иронических записей жены. По поводу Бога и пола он теоретизировал несколько иначе, чем З.Н., когда утверждал, что «через пол» можно прийти к Богу и войти в НЦ, – тогда как в глазах 3. Н-ны пол был приемлем уже только в Боге, «перед Лицом Христа» (именно такой она ощущала свою интимную близость с Философовым). В 1901 г. Д.С., как сообщает в дневнике «О Бывшем» З.Н., вступил в чисто «плотскую» связь с некоей «женщиной из Москвы», «оправдывая» это перед женой «мыслями о святости пола и о святой плоти» и намерением привести свою подругу в их Церковь. Всё это было «смешно и ужасно», ибо путались «пол» и «Главное», – так З.Н. комментирует эти, все же идейные, похождения супруга[663]. Прочие увлечения Д.С-ча были платоническими – «голубыми», по выражению З.Н-ны, намекающей на «софийный», опять-таки философский характер истории с «Марусей», «капитанской дочкой» – прелестной русской девушкой, встреченной супругами во время пребывания в Париже в 1906–1908 гг.[664] «Вечным девичеством» отмечен и образ О. Костецкой, которую Д. С. встретил летом 1916 г. в Кисловодске: это был роман в односторонних – пера одного Мережковского – романтических письмах [665]. Интимные, с признанием в любви, послания Д. С-ча к О.А. Флоренской (1907–1908) – это письма умудренного жизнью, почти старика (Ольге – 16 лет, Д. С-чу – 42 года), выступающего в роли духовного учителя, благовествующего этой болезненно-восторженной девушке о «новом» браке (без «животной любви») в «новой Церкви»[666]. Сестра Павла Флоренского стала членом НЦ и пережила в бытность там (1910) трагическую гибель своего «мужа-брата» – любимого друга Флоренского Сергея Троицкого. Тогда Мережковские ее не поддержали – не выехали в Москву по ее призывной телеграмме: это, видимо, не входило в этику НЦ – более высокую, как им мнилось, чем простое сострадание…[667]