Дух трудолюбия 1,2

Услышав слова подошедшего к нему Василия Павловича, Сергей обернулся. Капитан стоял в комнате вместе с тем важным степенным нихонцем, виденным им на нижней палубе. И охранники того позади. Черты лица Аюми чем-то напоминали мужчину. Киваю:

— Хорошая знакомая по Старо-Петерсборгу. Знакомьтесь, капитан. Ивасаки Аюми, Василий Палыч!

— Значит, хорошая знакомая, говоришь? — прищурился, попеременно глядя на меня и на нихонца, капитан — Добро! Экий ты молодец! Теперь и дочку нихонского посла, значит, спас.

* * *

Сидим после боя в нашей кают-компании. Забрав тела всех своих соотечественников, уж больно много потерь понесли нихонцы, их дирижабль почихал в сторону столицы. Мне было спокойней от того, что Аюми, хоть и ранена, но была жива. Странный у нее отец какой-то. У него дочь при смерти была, а он держится на людях, как ни в чем не бывало. И только ушел наш капитан, лишь тогда он позволил при всех отпустить свои эмоции, пустив слезу и просто поговорить с дочерью. Не понимаю, как так можно! Женщина, а это была мать Аюми, выглядела в моих глазах куда живей отца. До отлета нашего дирижабля капитан разрешил побыть с Аюми немного времени. Рассказал ей, что не так давно сбежал из старо-петерсборгского приюта, как заходил к ним домой и не застал никого, как в столице познакомился с капитаном. И он взял меня на борт дирижабля юнгой. Как служу тут. В общем, чтобы девушку не пугать, вдобавок сообщил, что у меня все хорошо и прекрасно. Кормят только вареньем и большой корзиной печенья. Девушка, услыхав такое, даже засмеялась и сообщила, что я врун. Мать Аюми, поддерживая разговор, расплывчато сообщила причину их срочного побега и не менее срочного возвращения. Вроде как виновата межгосударственная политика и начавшаяся война. Ясно, что не хотят мне говорить. Больно нужны мне их секреты. Только когда еще с Аюми удастся свидеться?

Своих раненых и убитых мы тоже забрали. И катайский дирижабль заодно. В целом капитан посчитал наш абордаж удачным. Размен жизней, пусть едва знакомых, трех наших матросов и еще нескольких раненых на один трофейный дирижабль — ну не знаю. Не хочу ни о чем думать. Сам сижу весь грязный и чумазый, опустошенный и усталый. Откат от прошедшего боя. Ничего не хочется. Совсем. Немного трясутся пальцы. Парострел за храбрость, узнав от меня все подробности гибели матроса и катайца, наш капитан при всей команде разрешил мне оставить, пообещав позже выправить нужный документ. Забрал я себе и трофейный меч, также испросив разрешение у Василия Палыча. Меч оказался не простым, а парадным мечом цзянь капитана того катайского дирижабля. Флайт-капитан-лейтенант Семен Семенович, как оказалось, сам страстный коллекционер холодного и пароствольного оружия, даже мне позавидовал, хохотнув в разговоре:

— А дуракам и новичкам везет, Василий Палыч!

— И не говори, Семеныч!

Наводчик кормового орудия передал соседу гитару:

— Михалыч, а давай нашу?!

Тот берет ее в руки и вскоре затягивает:

 Спите орлы боевые
 Спите со спокойной душой!
 Вы заслужили родные
 Славу и вечный покой

Помолчали. Пушкарь запел вторую песню, потом третью. И еще одну. А мне тоскливо как-то стало. Несколько месяцев уже тут. В другой, пусть и похожей стране, в другом времени, с непонятными перспективами возвращения. За это время и под паровик попал, и в приют, и на работу, и в гонках поучаствовал, пару раз с императором судьба свела, и чуть не убили тоже дважды. И полиция ищет. Теперь вот я на войне, вокруг погибают едва знакомые товарищи и враги. Первый раз убил незнакомого мне человека, пусть и врага. Чуть не погибла знакомая мне девушка. Вряд ли меня там ищут, пропаданца. Столько уж времени прошло. Увижу ли еще своих? Остаётся верить, что все будет хорошо и все, что ни делалось — все к лучшему. Я буду верить…

— Сереж, чегой задумался? — спросил Ильгизар Матвеевич.

— А можно и мне гитару?

— Нехорошо тебе?! Катайца вспомнил? Ну, выплесни эмоцию. Первый раз всегда такой. Спой, авось легше станет.

Да наплевать, что такой песни тут нет. Мне сегодня все можно. Беру в руки гитару и начинаю напевать под бренчащую гитару песню Лозы.

 На маленьком плоту сквозь бури, дождь и грозы.
 Взяв только сны и грезы, и детскую мечту.
 Я тихо уплыву лишь в дом проникнет полночь,
 Чтоб рифмами наполнить мир, в котором я живу.
 Ну и пусть будет нелегким мой путь….

Последние аккорды. Больше нет сил. Никаких. Слышу, захлопали. Пока пел, оказывается, в матросской кают-компании собрались почти все члены команды дирижабля. На гитару даже капитан пришел послушать.

— Хорошая песня, Сергей. Правильная. Задушевная.

* * *

— Петр Алексеевич?! Вы верно насчет Конова? Так нет его у нас. Сбежал он. Мы сообщили полиции все, что знали об этом.