Дух Времени

А он, как разбитый, упал на диван. «Это становится опасно, – понял он. – Опасно для всех троих… Такое положение длиться не может!.. Нравится она мне? О да! Желаю ли я обладать ею? О да! Несомненно… Она стала действовать мне на нервы. Я её вижу во сне… Но этого я не сделаю! Я не мормон. Наконец, я не люблю ее! Я люблю Катю. Каприз не есть любовь. Влечение обладать чудным женским телом не может в моей душе перевесить страха страданий для Кати, когда откроется вся эта… „грязь“… по ее, Катиной, терминологии. Я не могу ставить на карту счастье жены из-за чувственного каприза, который исчезнет через три месяца связи. О да! Я знаю себя! Соня слишком элементарна, чтоб желать её дольше. А драма какая выйдет!.. Брр… Подумать страшно! Нет, я не эротоман, не герой Пшибышевского…[204] Довольно безумия!..»

«Куда ушла она? – через час спрашивал он себя, когда, не дождавшись Сони, они сели обедать. – Куда могла уйти она?.. Неужели?..» Нет! Он гнал эти мысли… Хоть она и истеричка, но покончить с собой она не решится… Она для этого слишком бесхарактерна.

Наступил вечер. Сони не было. «Куда она девалась?» – испуганно спрашивала Катерина Федоровна.

– Ах, да мало ли у неё знакомых!?

Но сам он тоже потерял спокойствие. Вечером побывал в двух театрах. Сони не видел. «Может быть она уже дома?»

Ему отворила жена.

– Я думала, вы вместе…

– ещё рано… Нигде не кончились спектакли. Ложись, пожалуйста, спать! Я подожду ее.

Тобольцев задремал одетым на диване.

Его разбудил стук пролетки по промерзшей мостовой. Кто-то подъехал. Он вскочил. Было два часа. У окна он разглядел фигуру Чернова, который садился в пролетку с поднятым верхом. «Ну, слава Богу!» – была первая мысль Тобольцева.

Он прислушивался… Соня не звонила. Соня пришла с черного хода. Он расслышал её крадущиеся шаги.

Тогда сердце его забилось… Она была у Чернова… Почему она крадется? Ей есть что скрывать…

Он вдруг встал, отворил дверь в её комнаты и вошел. Соня закричала от неожиданности.

Он подошел, взял её за плечи и повернул к свече её лицо. Черные круга окаймляли её как бы ввалившиеся глаза. её губы пересмякли. Волосы растрепались. Лиф был кое-как застегнут, а ворот и совсем криво, как будто она торопилась одеваться.

О, как знаком был ему немой язык этих мелочей!

В первое мгновение она растерялась, потом вдруг закрыла руками залившееся краской лицо. Он злобно засмеялся.

– Уйди!.. Оставь меня!.. Я тебе ненавижу! – прошептала она.

Он вышел, не оглядываясь и все так же зло смеясь.

Развязка назревала.

На другой день Соня с утра ушла на уроки и ни с Тобольцевым, ни с сестрой не видалась. Узнав от прислуги, что барышня вернулась в два часа ночи, Катерина Федоровна изменилась в лице. «Этому надо положить конец!..»

Она вышла гулять, как всегда, в два. Не успела она завернуть за угол, как Чернов с Соней позвонили у подъезда. Соня провела Чернова к Минне Ивановне. Больная не узнала его, как никого не узнавала.

Но Чернов был потрясен до глубины души… Он любил старушку искренно и надеялся почему-то, что для него именно не угасла её душа. Он упал на стул и разрыдался.

Катерина Федоровна, возвращаясь с прогулки, встретила кухарку, бежавшую в лавочку, и взяла у нее ключ от кухни. Она не звонила, чтобы не тревожить няню, тоже отдыхавшую в этот час. Через черный ход она вошла в переднюю и остановилась как вкопанная.

Чернов сидел на подоконнике, в цилиндре и в пальто, и плакал, как женщина, закрывая лицо руками. Соня в шляпе и бурнусе стояла перед ним, положив ему руку на плечо.

– Ну, полно, перестань! – ласково, но нетерпеливо говорила Соня. – Она сейчас вернется… Я не хочу, чтоб она тебя встретила…

– Что это? – Катерина Федоровна всплеснула руками. Сердце её бурно застучало.

Соня и Чернов дрогнули всем телом. Он встал и снял цилиндр.

– Я был у больной… Вы… вы не можете мне помешать любить её и…

– Вон! – страшно крикнула Катерина Федоровна, вдруг багровея и указывая ему рукой на дверь. – Вон! Чтоб ноги вашей не было здесь, пока я жива!..

Но Чернов не двигался и глядел на неё холодно и нагло.

– По какому праву ты его оскорбляешь? – тонким голосом закричала Соня.

Катерина Федоровна обернулась к ней лицом. Губы её прыгали, но ни одного звука не вылетело из стиснутого спазмами горла. Вдруг голова её затряслась, и все лицо задрожало.

– Выбирай! – расслышала Соня. – Я… или этот мерзавец… Из-за него все несчастие… А ты смеешь… говорить ему «ты»?.. Вон! (Она сверкнула глазами на Чернова.) Если вы… придете ещё раз… я велю дворнику… вышвырнуть вас за дверь…

– Соня?.. Что ж ты молчиш-шь? – вдруг выпалил Чернов.

Катерина Федоровна глухо крикнула.

– Скажи своей сестре, что гнат-ть меня поздно… Разве я не жених твой с этой же ночи? – подчеркнул он.

Соня, внезапно побледневшая, не успела раскрыть рта, как сестра вне себя кинулась к ней и ударила её по щеке.

– Дрянь! Дрянь! Подлая! – исступленно закричала она.

Соня ахнула и закрыла лицо руками.

Чернов порывисто обнял ее.

– Как вы смеете? Так вы др-рать-ся?..

– Вон! Уходи, подлец, уходи! Или я задушу тебя…