Дух Времени

Катерина Федоровна видела, как он уходил. Куда? Она не знала… Когда вернется?.. Она уже не спрашивала. Было слишком страшно заговорить. Как будто молчанье между ними было последней преградой идущего наводнения, последней дверью, за которой ждал ее всепоглощающий, неумолимый мрак… Эту дверь надо открыть, она это знала… В тот вечер, когда она рыдала над обломками рухнувшего счастья, а Андрей ушел, не бросив ей ни тени надежды, – погасло солнце в ее собственной жизни… Она бредет уже в сумерках, безрадостных, жутких сумерках, с трудом ища дорогу… Но вот эта дверь перед нею… Ее надо открыть, чтоб идти дальше – одной и в полном мраке!.. Это надо, чтоб спасти детей… Разве это не все, что у нее осталось?.. Но сердце ее падало, когда она думала об этой долгой и трудной дороге, о своем трагическом одиночестве…

День шел, а с ним рос зловещий страх. Нянька прибежала из булочной, где собирала сведения. Все лавки запираются. Завтра откроются только на полчаса… "А у Страстного убитые так и валяются, как мухи. На полках, слыхать, провезли тучу… Палят из ружей сразу во все четыре стороны…"

Катерина Федоровна начала дрожать… Тяжело ступая на пятку, она ходила по комнатам, не замечая времени, тихо ломая руки… Прибежала Соня в слезах. Пройти в лечебницу невозможно. На площади сейчас убили старуху и мальчика-газетчика… Шрапнелью оторвало голову… Она видела, как его везли… "Боже мой!" – тихо, в ужасе, сказала Катерина Федоровна. – "Катя, подумай, как я перевезу теперь Егорушку на квартиру?.. А без меня он умрет с тоски!.." – "Нет, Соня, нет!.. Не ходи…" – И она все дрожала сильней и сильней…

Марья пришла сказать, что молочник с фермы просит расчета. Больше не будет торговать. Нынче, когда он подъезжал к заставе, народ валом валил из Москвы: извозчики, рабочие, ремесленники, с женами, с детьми, с котомками… "Куда едешь? – кричали ему. – Аль жизни не жалко?.."

Тобольцев прежде всего попал к Шебуеву.

– Мы с Васильевым спаслись случайно, – сказал ему Шебуев. – Ушли на полчаса раньше… Остальных взяли. – Он же рассказал Тобольцеву подробности рокового вчерашнего вечера. Вера Ивановна, Марья Егоровна, тяжело раненные, захвачены. Иванцов тоже. Соколова успела спастись… Она пряталась всю ночь на дровяном складу, и от нее Шебуев узнал все. – Андрей Кириллыч, куда нам деть ребят Веры Ивановны?

– Давайте их мне! В каком они номере?

– Голубчик, вот спасибо!.. А ваша жена что скажет на это?

– Видите ли что, Шебуев. Моя жена – золотое сердце. И детей чужих она сумела бы пригреть. И случись это неделю назад, я без колебаний взвалил бы ей на плечи эту заботу… Но… сейчас я не имею на это права… Простите… Я не могу еще говорить об этом спокойно… Жена сейчас переживает такие минуты… Вы меня понимаете, Шебуев?

– О да!.. Да… Дайте вашу руку, Андрей Кириллыч!..

– Я свезу детей к матери. Для нее это будет хорошо!

Он так и сделал. В Замоскворечье еще стояла тишина на улицах, и мирная жизнь как бы шла своим чередом. Но зловещие слухи уже проникли в дома и всех лишили покоя. Капитон с выпученными глазами встретил брата: "Наконец-то! Вспомнил старуху-мать! Можно ли в этакие дни пропадать? Как Бога ты не боишься, Андрей!" А Николай сказал ему вслед: "Достукались? Вот подожди! Попотчуют вас теперь!.. Заго-во-орщики!" – И он озлобленно плюнул.

Анна Порфирьевна с криком радости кинулась на грудь сыну. Он вкратце рассказал ей, в чем дело. "Это, маменька, вашу собственную жизнь скрасит. Была бы Лиза жива, ей посадил бы сирот на шею… А теперь вы уж потрудитесь сами "для души"… Помните, что вы это делаете для меня…"

Когда он уехал за детьми, братья и Фимочка собрались на семейный совет. Братья трусили и ругали Андрея. "Еще влетишь через них!" – "В такие-то дни!" – "Это дети!" – строго напомнила мать. – "Мало ли что? Яблочко от яблони недалеко катится"… – "Не было печали, черти накачали, – злобно огрызнулся Николай. – Он теперь начнет по улицам подбирать каторжное отродье… Приют у нас устроит…"

Анна Порфирьевна молча слушала, а глаза ее блестели.

– А я за то, чтобы взять, – неожиданно и хладнокровно сказала Фимочка, разглаживая на коленях складки своей новой юбки. – Они нас не объедят. Верх весь пустой. А что же им, как щенятам, на улице оставаться? Будь Лиза жива, она бы этого не допустила… Ну, а мы чем хуже? "Дура!.." – крикнул Николай. "А ты не ругайся!.. Не твоя жена… По какому праву?.. – остановил его Капитон и солидно заметил: – А вы думаете, маменька, полиция вас по голове погладит за это? Откуда, мол, явились? С улицы, что ли? Как же?" "Довольно… – властно сказала она, встала, выпрямилась и ударила рукой по столу. – Детей я беру… Кто боится со мной оставаться, я не держу силком… Скатертью дорожка!" И она ушла к себе. "Вот и отлично! – рассмеялась Фимочка. – Тоже вас, дураков, слушать, остается в погреб залезть!"

Через час дети Веры Ивановны, с заплаканными личиками, сидели в бывшей комнате Федосеюшки, где нянюшка кормила их обедом. Фрейлейн заботливо оправляла им постельки и прибивала вешалки.