Когда мы добрались до булочной снова, я промокла вплоть до нижнего белья. Кевин распахнул передо мной дверь, и я шмыгнула внутрь, буркнув слова благодарности, которые, уверена, потонули в шуме дождя. Мне не хотелось чувствовать симпатию к этому мужчине, я не понимала причин, но, думаю, дело в том, что за год он ни разу не приехал навестить старика. А ведь сын был единственным человеком из внешней жизни Генри, о котором я знала. Старик его явно любил.
– Ну рассказывай, Кевин, как твои дела, – улыбнулся господин Тоффи, пока я пыталась выжать над крылечком свои волосы.
– Еще вчера я бы ответил, что чудесно. Уезжая из Праги, я даже и не догадывался, что за ее пределами скрыт такой огромный и чудесный мир, – усмехнулся мужчина. – Вся моя прежняя жизнь проходила в мастерской через дорогу, и кроме нее я ничего не видел, а когда уехал, меня, конечно, ослепило. Самому стыдно за то, как я жил поначалу, но теперь, когда успокоился, все хорошо.
Я взглянула на его роскошную машину, припаркованную рядом с мастерской, и внезапно задалась вопросом, является ли она следствием его ответственной жизни. Генри бы не одобрил подобной расточительности! Внезапно, точно почувствовав мои мысли, Кевин повернулся ко мне:
– А таинственная валькирия...
– Это Олли, она – новый подмастерье Генри. В смысле раньше была. Ты не поверишь, но мы нашли ее год назад лежащей под окнами мастерской...
– Господин Тоффи, уверена, эти подробности ни к чему, – только больше смутилась я.
– Нет-нет, мне очень интересно, – уверил его Кевин.
Но я не позволила булочнику пуститься в рассказ.
– А Генри бы не стал лезть, куда не приглашали. Вы на него совсем не похожи.
– Стал бы, если бы вы были ему интересны, – улыбнулся Кевин. – Полно подозревать меня, Олли.
– Как же не подозревать, ведь Генри убит!
– Убит? – Глаза Кевина расширились вдвое.
– Не слушай девочку, – недовольно буркнул господин Тоффи. – Она не может смириться с потерей друга, все рассказывает про таинственного визитера с нефритовыми глазами.
– Он был!
– Но это не делает его убийцей.
– Но Генри его боялся!
– Кем бы этот человек ни был, Генри ему доверял достаточно, чтобы оставаться один на один, а ты даже имени не знаешь, но осуждаешь.
– Да я...
– Господин Тоффи, – внезапно вступился за меня Кевин. – Давайте не будем ругаться в день смерти старика.
– Прости, Олли.
Но мне было обидно до слез. Я не понимала, почему он так упорствовал. И сержант. Мне никто не верил. Но может, я смогла бы убедить Кевина?
Теплый, но упорный и неумолимый дождь отказывался прекращаться. Мокрые пальцы скользили по ключу, которым я пыталась открыть мастерскую. Попасть в замочную скважину тоже было сложно: дождь заливал глаза. Спустя пару минут мучений, дверь наконец сжалилась над нами с Кевином и позволила попасть в помещение. Звякнул колокольчик, скрипнули половицы, но уют, которым полнилась мастерская, когда в ней бывал Генри, казалось, исчез навечно.
– Кевин, ты веришь мне? – спросила я, резко обернувшись и заступив ему дорогу.
– Ты по поводу версии с убийством? Олли, мне жаль, но...
– Послушай, просто сходи со мной в участок завтра, ты родственник, ты можешь повлиять на них.
– Олли... – выдохнул он ласково, и от одного лишь звучания собственного имени я задрожала с головы до ног. – Я не думаю, что ты права.
Эти слова меня отрезвили. Дрожь исчезла, осталось только раздражение. Раздражение и бессильная злость.
– Но ты должен сделать для Генри хоть что-то! – воскликнула я.
– В каком это смысле? – гневно прищурился Кевин.
– Ты за весь прошлый год не приехал сюда ни разу! А ведь он твой отец, он скучал. Может быть, ты бы и предпочел, чтобы все было просто, чтобы Генри умер спокойно и самостоятельно, но я уверена: это случилось иначе.
После моих слов плечи Кевина как-то поникли, и я почувствовала даже что-то сродни чувству вины. Ему явно непросто давалось знание, что старик умер в одиночестве. В попытке сделать ситуацию чуть менее тяжелой я шагнула к нему вплотную и обхватила ладонями его лицо.
– Кевин, я не прошу начинать собственное расследование. Просто пойдем со мной в полицию, ты расскажешь все, что знаешь о клиентах Генри. Мне никто не поверит, ведь я девушка без имени и памяти, но не ты. Ты его сын.
Кевин вздохнул.
– Это для тебя так важно? – спросил он, глядя мне точно в глаза.
– Он мой единственный родной человек, – призналась я.
– Хорошо, Олли. С самого утра сходим в участок, поговорим с полицией. Ты... ты поможешь мне расположиться? – внезапно сменил он тему и обвел рукой помещение. – Я мог бы и сам, но ты правильно сказала: теперь этот дом намного больше твой, нежели мой. И я не на шутку испугался твоей щетки.
Я не сдержалась и рассмеялась. Однако вслед за этим нахлынуло чувство вины. Разве можно мне смеяться в день смерти друга?
Кевин, кажется, перемену во мне заметил и прошептал: