Духота

В этом храме плакала его мать, закрывая лицо потёртыми обшлагами дешёвой шубы, когда отец Иоасаф служил молебен о здравии заключённого; в этот храм, усеянный травой и ветками, весенним днём он пришёл после тюрьмы, стал на колени, и, поймав руку проходящего в алтарь священника, который взъерошил ему волосы на голове, успел поцеловать её; в этот храм в пылающую пасхальную ночь он впервые привёл трепетную Лану, и она, по просьбе старухи – «Не дотянусь, помоги, доченька!» – полезла к стакану с маслом на высоком подсвечнике и от волнения, неловко поправляя подгоревший фитиль, пачкая пальцы сажей, опрокинула склянку себе на юбку; в этот храм он придёт со своей невестой, ликующей – ни кровинки на лице – в белом длинном платье: фонариком рукава, тонкие перчатки до локтей, крест на груди, в руке букет калл.

– В чём ваши претензии? – сухо спросил Светлану прокурор. Иссиня-бритая голова советника юстиции, украшенная двумя шишками, смахивала на рогатую немецкую мину, плавающую в море. – Сколько будете писать? Докатились аж до Верховного Суда. Где это видано, чтобы требовали судить первого секретаря горкома комсомола?!

– Перед законом все равны.

– Мы вам помочь хотели!

– Я требую извинений в письменной форме. Мой будущий муж – не «подлец» и не «фашист»!

– А вам известно, что заявил ваш будущий муж, когда ему посоветовали послужить в армии? Что будет стрелять в таких, как мы! Об этом писали в газете, когда его исключили из вуза. Он заявил об этом на собрании в университете… Я был государственным обвинителем на суде вашего женишка и не допущу, чтобы такие, как он, портили нашу жизнь! Я воевал, у меня три медали и орден… Пока я прокурор, вы не поженитесь! Он преступник, больной!

– Даже если он болен, это не даёт вам права унижать его в моём присутствии.

– Я не желаю с вами разговаривать!.. В повестке сказано: вы должны явиться с отцом. Вам ещё нет восемнадцати лет…

– Через месяц будет!

– Вы несовершеннолетняя! Я воевал на фронте не для того, чтобы передать эстафету таким, как вы!

– Но ведь нарушения законности действительно были. Признал же инструктор обкома, что Оникий не во всём прав!

– Я не желаю в этом копаться, вы – несовершеннолетняя!

– В таком случае я буду писать в вышестоящие инстанции.

– А мы отправим вашего ухажёра опять на принудительное лечение!

– Для подобного шага с вашей стороны необходим новый состав преступления. А у моего друга ничего похожего и в помине нет. Так считает адвокат, который защищал его на суде, где вы имели честь также присутствовать.

Благосклонное приглашение в диспансер к главному психиатру не заставило себя долго ждать.

– На два рубля купи ты мне махорки, на остальные чёрных сухарей, – пропел жених, получив почтой извещение с просьбой пожаловать на приём к Маграму.

Мать и невеста притаились под окном поликлиники, пытаясь через разинутую форточку по обрывкам разговора уловить, о чём идёт беседа.

Маграм, поглядывая на «авантюриста» через полукруглые очки, аккуратно затачивал скальпелем карандаш. Втягивал пациента в обмен мнениями о недавнем круизе по Чёрному морю. Врач рассказывал, какие огромные яйца страуса обнаружил в стамбульском храме Святой Софии. Яйца подвешены к паникадилу, чтобы не заводились пауки и паутина…

Молодой человек изображал любопытство, готовился от удивления приоткрыть рот. Ожидая чем кончится это подвешивание яиц, прикидывал, как изловчиться и выдернуть перо из краснобайствующего перед ним страуса. А тому, будь на то его воля, мечталось вживить в мозг бывшего студента управляемый электрод, да чтобы электрод расцвёл гоголевской оглоблей, воткнутой мужиком в землю!

Маграм рассупонился:

– Слушайте, кончайте писать…

– …?!

– Да, да!