Духовидец. Из воспоминаний графа фон О***

В начале 1914 года лондонская «Дейли Ньюс» напечатала заметку следующего содержания: при продаже одной приватной венецианской библиотеки мистер Генри Йетс Томпсон, известный коллекционер, приобрел несколько весьма ценных антикварных документов. Среди прочих упоминались: копия судового журнала Колумба, датированная 1520 годом; копия рукописи Ланселота Озерного, изготовленная для Жеана де Кросса, сподвижника Жанны д'Арк; различные контракты Леонардо да Винчи и Тинторетто с венецианским сенатом; восемь любовных писем Казановы графине Гвендалине Фоликальди и еще кое-что. Упоминалась также рукопись графа Остен-Закена касательно деятельности графа Калиостро в Венеции. Заметка, перепечатанная несколькими немецкими газетами, привлекла внимание кандидата филологии Вильгельма Штраубинга, который как раз занимался тезой доктората «Фрагменты немецких классиков». Он, разумеется, знал, что под «сицилианцем» в «Духовидце» Шиллера имеется в виду не кто иной, как Жозеф Бальзамо из Палермо, alias граф Александр Калиостро, знал к тому же, что автором «воспоминаний графа фон О***» был некий граф Фридрих фон Остен-Закен из Курляндии. Найденная рукопись, считал Штраубинг, наверняка содержит любопытные прояснения, очень и очень полезные для его докторской диссертации. В деликатно составленном письме он просил английского коллекционера переслать ему рукопись на некоторое время для изучения. Дабы успокоить мистера Томпсона в отношении своей персоны, он присовокупил конфирмационное удостоверение, метрику, полицейский аттестат и несколько писем своего профессора, где восхвалялись его прилежание, честность и примерное поведение.

Все эти образцовые свидетельства вместе с пачкой пожелтевших бумаг возвратились через шесть лет, когда самого кандидата филологии давно уже не было в живых — он погиб в битве на Марне. Поскольку на посылке значилось «Фрау Еве Катрайнер», почтальон не раздумывая вручил ее этой даме — достойной квартирной хозяйке господина Штраубинга, которая отнесла нераспечатанную бандероль нынешнему своему жильцу Эвальду Реке, также кандидату филологии. Хозяйка и жилец установили: бандероль была отослана из Лондона еще в июле 1914 года и с той поры удерживалась английской цензурой. Они решили отправить ее обратно, приклеив коротенькое сообщение о смерти адресата. Господин Реке счел своей обязанностью оплатить почтовые расходы, ибо в известном смысле стал наследником Штраубинга. Кандидат Штраубинг не имел никаких родственников, а посему скромное его имущество после отъезда во Францию досталось квартирной хозяйке. Эвальд Реке не случайно приобщился к духовному наследию Штраубинга. При обсуждении темы докторской диссертации профессор обратил его внимание на неоконченную работу безвременно погибшего филолога и посоветовал оную завершить. Мысль о наполовину сделанной работе исключительно обрадовала Реке. После несложных хлопот ему удалось обнаружить бывшее жилище Штраубинга — он тотчас направился туда. Фрау Катрайнер все эти годы с жильцами не везло — последний вообще удрал, не заплатив. Она с удовольствием вспоминала безукоризненного Штраубинга: после своей геройской смерти он воссиял всеми мыслимыми добродетелями образцового квартиросъемщика и отсвет упал также и на господина Реке. Ведь и он был кандидатом филологии, и квартиру безусловно рекомендовал незабвенный жилец. Фрау Катрайнер согласилась передать рабочие тетради Штраубинга при условии, что господин Реке у нее поселится. На том и порешили.

На самом деле он нашел не наполовину, а целиком сделанную работу — оставалось лишь ее упорядочить и внести кое-какие уточнения. Но, к несчастью, работа была строго филологической, так сказать, праздником кандидатской души Вильгельма Штраубинга. Прирожденный германист страстно отдался призванию, повинуясь снисходительному, однако четко указующему персту своего профессора. Штраубинг быстро уяснил: собственно литературное произведение — совершенно неинтересный объект для филологической проницательности. Действительно важны иные моменты: источники, лежащие в основе; прототипы персонажей; допущенные автором эвентуальные ошибки. Далее: годы создания, даты публикаций, корректуры, различие тех или иных изданий, опечатки, варианты и, прежде всего, комментарии других ученых. Это и есть область научной мысли, и Вильгельм Штраубинг чувствовал себя там, как лягушка в болоте. Он безусловно стал бы украшением любого немецкого университета, видным профессором, если бы шальная пуля не срезала эту расцветающую надежду науки.