Духовидец. Из воспоминаний графа фон О***

Облако прошло над маленьким обществом. Барон Фрайхард перевел разговор на кампанию, в которой участвовали принц и граф Остен. Они принялись вспоминать разные военные эпизоды. Чивителла едва слушал: стоило слуге отворить двери, он резко оборачивался в очевидном беспокойстве. Все это заметили, но принц дал знак не обращать внимания.

Вдруг в комнату вбежал, тяжело дыша, один из людей маркиза. Чивителла рванулся с кресла. Попросил разрешения с ним поговорить, увлек в угол комнаты. Видно было, как он встревожен. «Санта Мария, Санта Мария», — послышалось оттуда. Наконец, отдав какой-то приказ, отослал слугу. Медленно подошел к столу, воскликнул:

— Налейте мне, граф! Вы знаете, я неважный собутыльник, но сегодня хочу пить и пить за ваше здоровье, сиятельный принц!

И одним глотком опустошил бокал.

— Дорогой маркиз, — начал Фрайхарт, — если…

— Если… да, если б я мог говорить! — прервал маркиз. — Ладно. Говорите за меня, господа, расскажите что-нибудь о нашем бедном юнкере Эгоне.

— Судя по вашему тону, можно подумать, с ним что-то случилось, — заметил граф Остен. — Будем надеяться на лучшее, юнкер достаточно ловок и не раз спасался из трудных положений.

Принц на минуту задумался.

— Помните, Фрайхарт, первые дни, когда мы его забрали к себе. Мальчик, угнетенный внезапной смертью родителей, сидел под надзором старой служанки в своей комнате, рыдал не переставая, и не хотел ни с кем говорить. Мы ничего не могли поделать. И тогда, барон, вас осенила счастливая мысль подарить мальчику моего старого пони. Поначалу он вовсе не обрадовался, посмотрел, как пони переминается на лужайке и сел на скамейку. Но вскоре зрелище его заинтересовало, он оглянулся, дабы убедиться в нашем отсутствии, и осторожно приблизился. Мы с вами, Фрайхарт, наблюдали из окна, помните?

— Конечно, принц, — кивнул барон, — мальчик обнял его голову, поцеловал, и зашептался, словно рассказывая о своих бедах. Потом нарвал листьев и сунул ему пожевать. Наконец, решился влезть. Но этот пони был с норовом. Он несколько лет простоял в конюшне, привык к даровой кормежке и вовсе не желал терпеть кого-либо на своей спине. Необычная нежность мальчика заставила его стоять тихо, он явно считал, что этого более чем достаточно. Конь предназначен для верховой езды, — это Эгон знал и надеялся, что пони так же приручен, как деревянная лошадка его детских лет. Он попытался взобраться на широкую спину, кстати говоря, не имелось ни седла ни уздечки. Удивленный пони стоял тихо, пока мальчик не устроился, затем резким прыжком сбросил его.

— И еще как сбросил! — воскликнул принц. — Эгон отлетел футов на десять! И что же! Вскочил и снова попытал счастья. На сей раз пони укусил его. Мы выбежали в сад, хотели помочь, но не встретили взаимности. Мальчик спросил, со слезами на глазах, подарили ему лошадку или нет? И к чему владеть добрым конем, если нельзя на нем скакать? Подобрался к злобному, кусачему пони и ухватил за хвост, — игра снова началась. Эгон получил хороший толчок, покатился в траву, вскочил и вцепился в гриву. Сейчас он действовал осторожней, старался избегать укусов и ляганий, но досталось ему порядочно: костюмчик изодрался, пошли кровоподтеки, мы даже боялись, не сломано ли несколько ребер. Но мальчик не сдавался. Стиснул обеими руками морду упрямого зверя и укусил изо всей силы мягкую верхнюю губу. От резкой боли пони вскинул голову, попытался даже встать на дыбы, а мальчик буквально повис на гриве. И, похоже, чертов пони признал-таки его за хозяина: он весь дрожал, бока дергались, но драться перестал. Эгон взобрался на него, ударил каблуками… и мой строптивый пони поплелся вполне добросовестно, кроткий, как ягненок. С тех пор, маркиз, я оценил Эгона Цедвица.

— Он часто вытворял подобные шутки, — продолжил Фрайхарт, — с некоторыми вы познакомились, Чивителла. Мы всячески старались приобщить его к нашей жизни, но все оказалось непросто: в его юной голове занозой сидела мысль отомстить за мать и отца. Сколько его убеждали: надо подождать, стать взрослым человеком. Многие годы отравлял юнкера этот кошмар, пока, наконец, я не сказал, что адресат его мести умер.

— Вы не назвали ему имени оскорбителя, барон? — спросил Чивителла.

— Нет, разумеется. Наш юнкер вполне способен когда угодно устроить скандал!

— Лучший в стране стрелок из пистолета, не так ли?

— Очень хороший стрелок. Лучший едва ли — у старого герцога глаз и сегодня острый, как у сокола, на стенде он постоянно его опережал.

Чивителла, напрягся, его голос задрожал:

— Фрайхарт! По-вашему, герцог стреляет лучше, чем тот… кто убил на дуэли отца юнкера?

Барон удивленно посмотрел на него.

— Что тут особенного? Это подтвердит каждый офицер, каждый придворный.

— Тогда, тогда… — маркиз задыхался, — барон, ради Христа, кто этот человек?

— Позвольте, маркиз, — вмешался принц Александр, — откуда такой интерес? Граф Хаанс, ганноверский дворянин. Он потом отличился на английской службе: два года назад, в начале осады Гибралтара, конец коей мы все еще не можем пережить, его убили во время атаки, предпринятой генералом Элиотом.