Духовная медицина

Кроме того, утрата вещей, не являющихся насущно необходимыми для устройства жизни, не вызывает продолжительной печали и долгой скорби, ибо очень скоро им находится замена, компенсирующая их, что приводит к успокоению и их забвению, и жизнь вновь возвращается в то русло, в котором пребывало до несчастья утраты. Сколько мы видели людей, подвергнувшихся большим и тяжелым крушениям, но воспрянувших к жизни и вернувшихся к тому же состоянию, в котором они пребывали до случившегося с ними, наслаждающихся жизнью и радующихся своему состоянию. Исходя из этого, разумному человеку в периоды несчастий надлежит почаще напоминать душе о более благоприятном состоянии, в которое она вернется затем из нынешнего, пробуждать в ней желания к этому, а также предпринимать то, что может отвлечь ее от страданий и доставить как можно больше радости с тем, чтобы ускорить ее переход из этого состояния в состояние желанное. К тому же мысль о многочисленности собратьев по несчастью, от которого не гарантирован ни один человек, представление их последующего ожидаемого состояния после избавления от мук и бед в сравнении со своим состоянием и своими бедами,— если они его постигнут,— несколько облегчает и смягчает вредное воздействие печали. И еще. Если больше и острее всех испытывает страдание тот, у кого наибольшее число любимых вещей и кто сильнее к ним привязан, то, следовательно, потеряв хотя бы одну долю из них, он в то же время избавляет себя от такой же доли печали, и даже умиротворяется, ибо спасает себя от постоянной печали и довлеющего над ним страха утраты. Он обретает стойкость и твердость в подобных ситуациях, которые могут возникнуть в последующем. Таким образом, утрата любимой вещи оборачивается пользой, даже если это противно страсти, и приносит покой, даже если привкус его горек. Быть может, о таких явлениях сказал поэт:

Клянусь жизнью, что мы потеряли в тебе господина

И пещеру, отчего долго длится наша печаль и скорбь.

Но утрата нами тебя принесла нам пользу,— ведь мы

Спаслись от всех зол: исходящих из страха.

⁹

Что касается средства, применяемого знающим себе цену человеком для того, чтобы следовать тому, к чему призывает разум, и сторониться того, к чему увлекает его страсть, то это — полное владение собой и осуществление контроля над душой в печали, что есть одно и то же. Это означает, что вполне разумный человек неприемлет нахождения в такой ситуации, которая могла бы навредить ему. По этой причине он старается вникнуть в причину печали, постигшей его. Если она из тех, что можно отдалить и устранить, то вместо оскорбления он задается мыслью найти способ отдалить и устранить эту причину. Но если она из тех, что не поддается этому, то он находит себе место, где предается утехам, чтобы забыться от печали и предпринимает действия для ее вытеснения из сознания и отдаления от себя. В состоянии печали в это время его продолжает удерживать страсть, а не разум, ибо разум призывает только к тому, что рано или поздно принесет пользу. А то, к чему призывает страсть, не имеет предела и от нее нет пути назад. Она очень скоро оказывает вред, который позже приводит к вреду еще большему, хотя неразумному это может показаться пользой. Следовательно, он — я имею в виду вполне разумного человека,— должен всегда руководствоваться тем, к чему призывает его разум и предпринимать какие-либо действия, которые разум считает допустимыми по причине ясной и веской, а не следовать прихотям страсти, не идти у нее на поводу и не сближаться с ней разуму вопреки.

Раздел тринадцатый

О НЕПРИЯТИИ ОБЖОРСТВА

Действительно, прожорливость и ненасытность являются одними из дурных качеств, наносящими впоследствии страдание и вред. И это не только потому, что вызывают к человеку презрение других людей и отвращение к нему, но и потому, что обслуживают вместе с тем плохое пищеварение, а от плохого пищеварения подводят к весьма скверным заболеваниям. Эта черта рождается из силы чувственной души, но если к ней примыкает и содействует в этом слепота разумной души, выражающаяся в отсутствии хоть какого-нибудь стыда и чувства смущения, то тогда она обнаруживает себя особенно явственно. Это также один из видов подчинения страсти, призывающей к прожорливости, к которому добавляется представление о наслаждении вкусом пищи. Дошло до меня, что некий человек из числа любителей хорошо поесть застал однажды где-то самые многообразные и обильные яства и стал поглощать их с огромной жадностью и рвением, и когда набил желудок и наелся до отвала так, что более не мог съесть и кусочка, начал плакать.