Отрицательное отношение великих людей и простонародья к такому проявлению страсти, их презрение к её грубости, их скрывание её и утаивание того, что она причиняет, несомненно свидетельствует, что с точки зрения разумной души она есть вещь низкая. Единодушие людей в отвращении к ней обусловлено либо их врожденным отношением к мерзости и интуицией, либо обучением и воспитанием. Но как бы то ни было, подобная страсть выглядит в их глазах сама по себе грубой и скверной. А законы доказательной науки гласят, что мыслями, правильность которых не вызывает сомнения, являются те, в выражении которых единодушны все люди, или их большинство, или наиболее знающие из них. Исходя из всего этого, нам не следует безмерно предаваться свершению грубых и скверных действий или же нужно не допускать их вовсе.
Но если это неизбежно, то мы должны предпринимать их как можно меньше, стыдясь и порицая при этом себя, иначе мы отклонимся от разума к страсти и отдадим его в ее власть. А пребывающий в таком состоянии человек является в глазах благоразумных людей самым презренным и покорившимся страсти даже больше, чем животные, в силу удовлетворения всего, что она требует, и послушания ее в этом. И это в то время, как разум его предугадывает все, что с ним может случиться и пытается удержать его от скверны. Что касается животного, то ведь оно подчиняется тому, к чему влечет его естество при отсутствии сдерживающего начала и надзора за тем, что оно предпринимает.
Раздел шестнадцатый
О НЕПРИЯТИИ БЕЗДУМНОЙ УВЛЕЧЕННОСТИ, БЕССМЫССЛЕННЫХ ПРИВЫЧЕК, СКЛОННОСТИ К ПУСТЫМ ЗАБАВАМ И ФАНАТИЧНОСТИ В ВЕРОУЧЕНИИ
Для избавления от этих двух — я имею в виду пустые увлечения и бесполезные забавы — и отбрасывания их не требуется ничего, кроме твердой воли и решимости к отказу от них, стеснения ими и отвращения к ним, а также принятия за правило помнить об этом в минуты таких увлечений и забав, дабы они сами превратились для человека в узелок, завязанный на память. Например, о некоем мудром царе рассказывали, что он имел привычку постоянно теребить какую-то вещь на своем теле — я считаю, что это была его борода — и эта привычка долго не отставала от него и о ней уже стали часто поговаривать близкие к нему люди. А ведь забывчивость, рассеянность и неведение человека ударяют только по нему самому. И вот как-то однажды один из его визирей сказал ему: «О повелитель, употреби же в отношении этой привычки решимость, свойственную мудрейшим». Царь покраснел и воспылал гневом, но зато никто и никогда потом не видел, чтобы он вернулся к ней. Это означает, что разумная душа упомянутого мужа пробудила вначале в его гневающейся душе ярость и злость, но затем, проявив твердость, он упрочил её позицию в разумной душе настолько, что она стала оказывать на неё сильное влияние, напоминать ему о глупости привычки и предупреждать его об этом, когда он забывался. Клянусь жизнью моей, что гневающаяся душа создана для того, чтобы именно на неё могла опираться душа разумная в противодействии чувственной душе, когда последняя проявляет дерзкое упорство, упрямое сопротивление и не поддается усмирению без труда. В этих случаях разумного человека вполне справедливо охватывает гнев, в нем просыпаются ярость и злоба, особенно когда он видит, что страсть пытается одолеть его и возобладать над его мыслью и разумом, но направлены они на то, чтобы осилить и укротить её, превратить ее в униженное и ничтожное чувство с точки зрения разума и подчинить себе.
Однако, весьма удивительно, что бывают, а может быть, и не бывают вовсе — люди, которые способны обуздать свою страсть со всеми ее настойчивыми позывами и требованиями наслаждений, но которые оказываются не в силах удержать душу от пустых привычек и никчемных забав, хотя нет в этом ни отрады для страсти, ни наслаждения. Большее, что нужно для избавления от них — это крепкая память и бдительная собранность, ибо происходят они в большинстве случаев от небрежения и рассеянности.