Духовная социализация личности как социокультурная основа национальной безопасности России. Монография

Совесть действительно – целомудрие души и стыд личности. И лучше русских писателей ее не определишь. Но стоит разобраться в этих образных определениях глубже. Тем более, что совесть неразрывно связана с духовной любовью, она есть дитя этой любви. Без духовной любви, какая уж может быть совесть? Совесть предстает перед человеком как любовная забота о нем, как сердечная тревога за него, как добрая строгость к нему… Совесть – это действенная, а не сослагательная любовь, это чудо, которым человек одаряется и одаряет. Совесть – это совпадение долга и любви.

И такое совпадение – не редкость. Сколько бы ни отрицал это совпадение И. Кант, «любить, как долг велит» – это и есть человеческая совесть. Не любовь из склонности, не похоть или страсть, а спокойное исполнение своего человеческого долга, осуществление своей человеческой сущности.

В рассказе «Офицер и крестьянка» А. П. Платонов так говорит об отношениях крестьянина со своей женой: «Видно, он любил свою жену, или то было чувство еще более надежное и верное, чем любовь; тот тихий покой своего сердца вблизи другого сердца, коих соединяет не страсть, не тоскливое увлечение, но общая жизненная участь, и покорные ей, они смирились и прильнули друг к другу неразлучно навек». А о жене крестьянина сказано: «Эти ворчащие, бормочущие, озабоченные старые русские крестьянки, народив свой народ, держат его в строгости и порядке и тем сохраняют его в целостности, так что их постоянное недовольство и рассерженность есть лишь их действующая любовь, своей заботой оберегающая свой род»[109].

Нам эти слова А. П. Платонова чем-то напоминает слова из песни В. Высоцкого о парне, который «стонал, но держал». Совесть не позволяет русской женщине бросить все к черту, а парню – альпинисту – своего друга в связке. Да, они могут стонать, бормотать, даже материться… Эстеты найдут здесь большую пищу для укоров, морализирования, упреков. Но не об этом речь. Речь о совести, которая оказывается той духовной силой, что соединяет людей так, что им не грозит никакое социальное одиночество (А. Шопенгауэр), никакое нравственное отчуждение, никакое одномерное общество (Г. Маркузе).

То, что происходит с современным российским обществом, в котором мы наблюдаем все «прелести» рыночной экономики и «глобальной» морали, свидетельствует об остром дефиците совести.

И, тем не менее, философское осмысление совести еще далеко не завершено. В нем много упущений и изъянов. Их допускают даже выдающиеся исследователи данного феномена. Вот что пишет о совести И. А. Ильин: «Совесть вступает в жизнь как разряд не утоленной духовной любви»[110]. Автор видимо перепутал духовную любовь с другими ее типами. Но духовная любовь не требует утоления, она предполагает полную отдачу. Радость дарения, а не эгоизм присвоения, как выражался еще Аристотель. Все остальное в понимании совести И. А. Ильиным верно: совесть – это «воля к нравственному совершенству, к действию, достойному Бога и возводящему к нему через уподобление Ему». Но вот отождествлять совесть с разрядом неутоленной любви?

Из чего же исходит И. А. Ильин? Из того, что «совесть есть с чисто психологической точки зрения акт эмоционально-волевой. Это есть как бы глубокий искренний разряд аффекта в эмоцию, и в то же время разряд поддонной волевой силы, приемлющей жизненно-нравственное решение»[111]. В этом определении вызывает серьезные возражения попытка философа И. А. Ильина оттолкнуться в понимании совести от сугубо психологической ее интерпретации. Психика не есть сознание – это аксиома. А совесть – продукт нашей духовности, свойство нашей души, атрибут нашего сознания. Больше того, совесть – это объективация духа в самом человеке. Человек становится объектом совести как воплощения духа в душе. Наконец, употребление философом «предохранительного» словосочетания «как бы» свидетельствует о метафоричности данных суждений.

От такой трактовки «природы» совести, какую мы видим у И. А. Ильина, зависит и его социальное интерпретирование совести, которую он сопоставляет с долгом. Феномен долга трактуется И. А. Ильиным как некое противоречие духовной любви, хотя он и указывает, что совесть – это аффект молчаливой духовной любви[112]. Но о каком «молчании» можно говорить, когда «звучит голос совести»?