Я мало думал о дзен с тех пор, как написал первую книгу, но этим летом, а так же по пути сюда, я много размышлял об опыте Лизы, и понял, что вижу в ней реальный дзен – такую мощную и непоколебимую силу, которая может непрошенно ворваться в жизнь человека и закинуть его словно тряпичную куклу в очаг крушения иллюзий. От этого можно сойти с ума. Я имею в виду, вот она, прекрасная жена-домохозяйка, супер мамочка, женщина с отличной карьерой, во всех смыслах успешный человек, и вдруг как гром среди ясного неба, Бам!, её прекрасная, связанная воедино connect-the-dots жизнь резко отбрасывается в детство. Не в просветление, но в процесс смерти-перерождения, который отмечает начало путешествия. Любого путешествия. Я видел в Лизе реальный дзен, не давным-давно умерший дзен мифов и рыночной площади. Не тот второстепенный отвлекающий труп дзен, который всё ещё соблазняет деревенщин, или пританцовывающий дзен-зомби, который продаёт энергетические напитки и газонную утварь по приказанию Свенгалиса с глазами-долларами на Мэдисон Авеню, но преисподнюю в самом сердце дзен. Без треннингов, без посредников, без сформулированного желания или особого намерения, Лиза каким-то образом нырнула прямо в самую суть. Почему Лиза? – спрашивал я. Чем она отличалась? Миллионы людей видели эту фотографию падающей женщины и множество подобных. Мир полон кажущихся бессмысленными трагедий. Мы все висим на волоске, и время от времени каждый получает напоминание об этом. Не каждый поступает так, как поступила Лиза, однако. Большинство из нас отворачиваются от такого выбивающего из колеи откровения, в отличие от Лизы, которая повернулась к нему. Она не смогла позволить себе отвернуться. Была ли это предназначением, или свободной волей, или чем-то ещё – вневременным, внепространственным? Не имею понятия, но я знаю, что она сделала то, что практически все духовные искатели, по всей видимости, должны делать, но не делают – она отпустила иллюзию контроля. Но видимости могут быть обманчивыми, и духовные искатели не всегда знают, если вообще знают, что они ищут. Вот что поняла Брэтт, когда прекратила собирать эти встречи. В терминах дзен Лизе за три трудных года удалось опустошить свою чашу – впечатляющий и в высшей степени необычный подвиг, особенно для человека, так глубоко укоренённого в жизни, какой была Лиза. Она никогда не просила об этом, никогда не хотела этого, но оно пришло, и она приняла его. Непостоянство стало личным коаном Лизы, и те тысячи минут, что она провела, уставившись на это неясное фото падающей женщины, были её практикой дза-дзен. Это реальный дзен, пылающий изнутри реального человека. Кому нужны хлопки одной ладонью, или твоё лицо до твоего рождения, или любая из этих причудливых завораживающих ум штук? Что может более завораживающим, чем собственная смерть, маячащая впереди? Что может быть более сокрушительным для эго, чем раздумья о бессмысленности и незначимости? О ничтожности? О не-я? Вот Лоуренс, умный, преданный человек с двадцатилетним стажем изучения дзен за поясом, пишущий непременную книгу и уже подписавшийся ещё на двадцать лет, продвинулся настолько же реально, как и любой, выбранный наугад из толпы, или намного меньше, в зависимости от того, что считать анти-прогрессом. А вот Лиза, не имея ни заинтересованности, ни мотивации, крепко засевшая в своей уже порядком заезженой круговой колее, достигла успеха такого уровня, который закалённый ветеран типа Лоуренса не может даже признать таковым.
***
– Мы можем использовать возможность, предоставленную опытом Лизы, чтобы поближе рассмотреть дзен, – сказал я группе, призвав их снова к порядку. – Вопреки самому себе, дзен — это то, что мы имеем в виду, когда говорим о сдирании многослойной кожуры ложной идентификации. Если убрать все внешние атрибуты дзен – учения и церемонии, различные школы, позы и коаны, всё, о чём вы думаете, как о дзен – и выбросить всё в огонь, что останется? Что является истинным ядром дзен после того, как все маски и идолы сгорят? Я сделал паузу, так как хотел, чтобы они подумали над этим. – Огонь, – ответил я. – Останется огонь. Дзен — это огонь. Лоуренс покачал головой. – Вы можете говорить, Лоуренс, – сказал я.