Духовно неправильное просветление

– Ох, Старбок! Какой мягкий и тихий ветер, как мягко и тихо глядит небо. В такой день – такой же очаровательный как этот – я загарпунил своего первого кита – восемнадцатилетний мальчик-гарпунёр! Сорок, сорок, сорок лет назад! – о, да! Сорок лет постоянной охоты за китами! Сорок лет нужды, опасностей, свирепых бурь! Сорок лет в беспощадном море! На сорок лет покинул Ахаб мирную землю, сорок лет он ведёт войну с ужасами морских глубин! Да, Старбок, из этих сорока лет я не провёл и трёх на берегу. Когда я думаю о жизни, которую вёл – вся она была безнадёжным одиночеством; кирпичные стены капитанской неприступности, в которых был лишь малюсенький вход для какого бы то ни было сочувствия из внешнего зелёного мира – ах, как тяжко! рабство одинокого капитана почище рабства на берегах Гвинеи! Я думаю о том, о чём раньше я мог лишь смутно догадываться, чётко не осознавая – как я сорок лет питался только сухой солёной рыбой – подходящий символ для сухой пищи моей души! В то время как последний бедняк на суше каждый день ест свежие фрукты, и преломляет свежайший в мире хлеб, я ем заплесневелые сухари. Что я вдали, за целый океан, от своей молодой жены, ещё девочки, на которой я женился уже после пятидесяти, а на следующий день отплыл к мысу Горн, оставив ей лишь вмятину на свадебной подушке. Жена! Жена? – скорее вдова при живом муже! Эх, я сделал бедняжку вдовой, когда женился на ней, Старбок. А потом, безумие, неистовство, кипящая кровь и дымящийся череп, с которым тысячу раз старый Ахаб яростно, бешено преследовал свою добычу – бес, а не человек! Да, да! Каким же дураком – старым дураком был все эти сорок лет старый Ахаб! К чему все эти зверские погони? Зачем утруждать до паралича руки вёслами, гарпунами, острогами? Насколько богаче или лучше Ахаб стал теперь? Взгляни. Ох, Старбок! Не тяжко ли, что вдобавок к утомительному грузу, который мне приходится тащить, мне ещё отхватили мою бедную ногу? Откину-ка волосы, а то закрывают глаза, и кажется, будто я плачу. Такие серые волосы могли вырасти только из пепла! Но неужели я выгляжу старым, очень, очень старым, Старбок? Я чувствую смертельную усталость, словно я Адам, согнувшийся в три погибели под тяжестью веков со времён Эдема. Боже! Боже! Боже! – разорви мне сердце! проломи мне череп! Насмешка! насмешка! горькая, едкая насмешка седых волос! Прожил ли я столько радостных минут, чтобы носить вас и чувствовать себя таким нестерпимо старым? Ближе! Встань ближе, Старбок; дай мне взглянуть в глаза человека – это лучше, чем вперить свой взгляд в море или в небо; это лучше, чем созерцать самого Бога. Зеленеющая земля; яркий очаг! Это волшебное зеркало, друг; я вижу свою жену и ребёнка в твоих глазах. Нет, нет, останься на борту, на борту! – не спускайся за мной, когда я отправлюсь в погоню за Моби Диком. Ты не должен рисковать. Нет, нет! сохрани тот далёкий дом, который я увидел в твоих глазах!

– О, мой капитан! мой капитан! благородная душа! большое старое сердце! Зачем нужно гоняться за этой презренной рыбой! Оставайтесь со мной! Давайте покинем эти ужасные воды! Давайте пойдём домой! У Старбока тоже есть жена и ребёнок – жена и ребёнок его молодости, полной братской и сестринской дружбы и ребяческих игр; а у вас, сэр, есть жена и ребёнок вашей любящей, страстной, отцовской старости! Прочь! Уйдёмте прочь отсюда! – прямо сейчас, позвольте мне изменить курс! Как радостно и весело, о мой капитан, мы помчимся, чтобы снова увидеть Нантакет! Думаю, сэр, в Нантакете бывают такие же нежно-лазурные дни, как этот.

– Да, бывают. Я видел – каким-нибудь летним утром. Примерно в это время – да, это время его полуденного сна – мальчик живо просыпается, садится в кровати, и его мать рассказывает ему обо мне, старом каннибале, что я в далёких землях охочусь на китов, но скоро вернусь и поиграю с ним опять.

– Так же моя Мэри, милая Мэри! Она обещала мне, что каждое утро будет выходить с сыном на холм, чтобы он первым мог увидеть парус своего отца. Да, да! Хватит! Всё кончено! Мы держим курс в Нантакет! Пойдёмте, мой капитан, вы наметите курс, и мы поплывём прочь отсюда! Смотрите! Мальчик глядит из окна! машет рукой на холме!

Но Ахаб отвёл взгляд; словно больная яблоня он весь затрясся и сбросил последний, высохший плод на землю.