Духовное наследие

(Тропарь святому Феодосию Черниговскому, чудотворцу)

В час тревожного и смутного волненья

Встает в моей душе по временам,

Как дивный звук святого песнопенья,

Блаженное и чудное виденье:

Я вижу город, и старинный храм,

И тополи вокруг него густые,

Сияющий алтарь, лампады золотые,

Ряды святых икон, молящийся народ,

Святителя с слезами умиленья,

Свершающего дивное служенье,

И купола над ними звездный свод,

И чувств молитвенных исполненные лица...

Торжественно там высится гробница,

Духовный исполин и воин Божьей рати,

Исполненный даров небесной благодати,

Почиет Феодосий в ней святой —

Безмездный врач и немощных целитель,

Скорбящих, плачущих духовный утешитель,

Могучий страж страны своей родной —

И хор певцов гремит ему хвалой!..

***

Страна чудес, о Русь моя святая!

Иноплеменников теснят тебя толпы

И силятся занять твои стопы...

Но ты идешь, страна моя родная,

Вперед с надеждою на Господа Христа,

Смиренно преклонясь под тяжестью креста.

Храня Его святые повеленья,

Из рода в род пребуди им верна.

В тебе таится сила возрожденья

Народов мира. К свету Воскресенья

И в царство жизни, радости полна,

Ты поведешь их мощною десницей

И плод духовный возрастишь сторицей,

Блаженная, счастливая страна!..

Весна

Еще покрыты белой пеленой

Поля, стоит безмолвно лес

В своем серебряном уборе.

Но всюду веет силой творческой — весной,

И ярче и светлее свод небес,

И тонет взор в его просторе.

Когда ж, о Господи, в моей душе больной,

Немоществующей, унылой и скорбящей,

Повеет Святый Дух животворящий

Ликующей, духовною весной?..

Возрождение

Давно, в дни юности минувшей,

Во мне горел огонь святой.

Тогда души моей покой

Был безмятежен, и живущий

В ней Дух невидимо хранил

Ее от злобы и сомненья,

От пустоты, тоски, томленья

И силой чудною живил.

Но жизнью я увлекся шумной:

Свою невинность, красоту,

И светлый мир, и чистоту

Не мог я сохранить, безумный!

И вихрем страстных увлечений

Охваченный, я погибал...

Но снова к Богу я воззвал

С слезами горьких сожалений,

И Он приник к моим стенаньям,

И мира Ангела послал,

И к жизни чудной вновь призвал,

И исцелил мои страданья.

Надгробная речь митрополита Трифона (Туркестанова) [105]

Помню я, дорогой брат, батюшка, как я вошел в твою убогую келию в скиту. Вся обстановка ее состояла из деревянного стола, деревянного ложа без всякой подстилки; иконы и книги составляли единственное ее украшение. Помню, как смиренно склонялся предо мною на колени этот почтенный, седовласый послушник, принимая мое благословение, — я тогда был иеромонахом.

Помню, с какой радостью говорил ты о ските: "Мне здесь так нравится, так здесь хорошо, и одного бы я желал, чтобы никогда отсюда никуда меня не переводили...".

Прошли годы, и вот тебя посылают на японскую войну священником при отряде Красного Креста. Проездом через Москву ты был у меня в Богоявленском монастыре и просил благословить тебя иконой святого великомученика Пантелеймона. И снова склонил ты предо мной свою седую голову, принимая благословение.

Ты жалел, что уезжаешь из скита, но покорно подчинился воле Божией. "В скиту нам приходится бороться с врагами, во сто крат коварнее, хитрее и злее всяких японцев", — говорил ты, подразумевая врагов нашего спасения.

Прошли годы войны, за нею события 1905–1906 годов. Измученный тем, что пришлось пережить за это время, я уехал в Оптину на отдых и здесь снова встретился с тобою. Сколько чудных вечеров провели мы в беседах! Какие ценные наставления ты мне делал, какие возвышенные речи вел! Драгоценна была для меня твоя дружба, дорогой брат, батюшка!

Прошло еще время, проведенное тобой в неусыпных трудах на благо порученных тебе Богом душ. И в конце жизни пережил ты последнее испытание. Бог испытывал тебя, как некогда Авраама; и как от него потребовал Он принести в жертву единственного сына, так и у тебя угодно было Богу взять любимейшее твое чадо — чудный, благоуханный скит, который ты так благолепно украсил.

И поднялась против тебя буря коварства, низкой злобы, клеветы и лжи — ты все терпеливо вынес, безропотно отдавая себя в волю Божию. И в конце всего оторвали тебя от возлюбленного тобой скита, перевели на новое место. Не дешевой ценой досталась тебе эта перемена. Надорвались силы, перегорели нервы, устало измученное сердце, и ты ушел от нас, ушел туда — к Богу. А мы... мы остались одни.

На огромной колеснице возносился к Богу пророк Илия, а ученик его Елисей смотрел на небо, взывая: "Отец мой! Отец мой!". Так и нам сегодня хочется воскликнуть: "Отец наш! Отец наш! На кого ты нас оставил? Что же мы теперь будем делать? Что же ты оставил нас сиротами?". (Владыка замолчал и заплакал. Вся церковь рыдала и не сразу можно было продолжать.) Низкий тебе поклон, дорогой брат, батюшка, за твою любовь ко мне, за твои чудные беседы, за драгоценные наставления.