По возвращении домой я застаю тихий час, поэтому на цыпочках пробираюсь наверх и принимаю душ. У меня до неприличия роскошная ванная комната, неуместная в доме с сельскими корнями в той же мере, что и комната с домашним кинотеатром. Когда появилась Сонайя, казалось вполне естественным, что она займет гостевую комнату наверху. В доме была всего одна полноценная ванная комната, так что мы были вынуждены делить ее к обоюдному чувству неловкости. Мы решили (ладно, она решила), что наилучшим решением было бы превратить одну из верхних спален в хозяйскую ванную с отдельным входом из моей спальни. Поначалу она привлекла к планированию и меня, но вскоре ее одолело раздражение от моего докучливого желания устроить все как можно проще. К тому времени к ней уже перешел контроль над хозяйственными счетами, так что она просто исключила меня из процесса и делала, что ей вздумается.
Так я и получил одну из тех ванных комнат, которые можно найти в дизайнерских журналах. Комната была отделана изящным вишневым деревом и черным гранитом и не слишком выбивалась из общего стиля дома. В простоте дизайна было что-то японское, и я, конечно, не мог бы даже пожелать чего-то лучшего. В какой-то момент я стал ныть по поводу стоимости всего этого, а Сонайя посмотрела на меня, как на слабоумного. Она знала, что деньги — это что-то, что течет, что они приходят и уходят, и если не препятствовать потоку, их всегда будет достаточно. Это я иногда забываю об этом.
Вода в душе нагревается довольно быстро. Большой водяной нагреватель, специально предназначенный для нескольких душевых разбрызгивателей и черного гидромассажного джакузи, был установлен на чердаке как раз для этой ванной. В ходе установки оборудования я внес всего одно предложение — чтобы нагреватель подавал воду еще и в ванную Сонайи, потому что к тому времени внизу уже образовывались очереди в душ, и я не хотел, чтобы у нее из-за этого заканчивалась горячая вода. У нее в ванной нет джакузи, поэтому пару раз в неделю она подолгу занимает мое, с благовониями, свечами и музыкой.
Пока я принимаю душ, ум возвращается к сегодняшнему дню на траве в компании Джолин. Я воспользовался вариацией на тему аллегорической пещеры Платона, чтобы проиллюстрировать разницу между просветлением и мистицизмом, а она, кажется, довольно неплохо поняла ее. Если вы не заметили, у меня хорошо получаются аналогии. Собственно, вот вам аналогия, почему мне нравятся аналогии: если вы пытаетесь объяснить, что такое огонь, человеку, который никогда его не видел или не чувствовал, то вам наверняка придется прибегнуть к сравнениям с вещами, которые этому человеку уже знакомы. Разумеется, это не заменит прямого опыта с огнем, просто это самое лучшее из всего, что можно сделать при таких обстоятельствах. Аналогия нужна для того, чтобы человек, столкнувшийся с настоящим огнем, понимал, на что смотрит.
Джолин не была знакома с аллегорией платоновской пещеры и тем более с моей кинематографической версией, так что я начал с самого начала и быстро обрисовал ей всю картину.
— Вот в кинотеатре сидит человек, но он не знает, что это на самом деле кинотеатр. Он усажен таким образом, что видит лишь экран, но не другие кресла, других зрителей, — экран, и все. Более того, он прикован к креслу. Он не может двигаться, не может смотреть по сторонам. Его голова и тело удерживаются на месте с помощью цепей.
— Это же на самом деле не Платон, верно?
— Но и это еще не все, он проводит здесь всю свою жизнь. Это единственная реальность, о которой он знает — сидеть здесь, наблюдать образы на экране и слушать звуковое сопровождение. Это все, что он знает о реальности.
— Вы сочиняете.
— Итак, подумай, на что это похоже, когда ты идешь смотреть кино. Тебе встречалось когда-нибудь такое понятие, как «добровольная приостановка недоверия»?
Она покачала головой — нет.
— Это соглашение, которое заключается каждый раз, когда ты идешь в кино. Ты соглашаешься подавлять свою способность к различению и позволяешь фильму взять верх. Ты знаешь, что фильм — это не реальность, но два часа тихо сидишь и позволяешь себе переживать события фильма, как будто они настоящие. Ты приостанавливаешь свое недоверие, чтобы возникла эмпатическая связь с событиями в жизни персонажей, а фильм, в свою очередь, не должен злоупотреблять твоим доверием и показывать события, в которые трудно поверить. Понимаешь, в чем смысл?
— Это как игра в поддавки? — спрашивает она.
— Точно. А потом, когда фильм заканчивается, ты возвращаешься к яркому свету реальности и перестаешь препятствовать своему недоверию. Так?
— Конечно.
— Итак, наш парень сидит в кинотеатре, смотрит фильм, полностью поглощен им и верит, что все происходящее и есть жизнь. В нем нет недоверия. Он эмпатически связан с героями и событиями на экране. В конце концов, что еще он знает? Образы на экране — это реальность, это жизнь.
— Хорошо, — говорит она с некоторым сомнением в голосе.