Духовные беседы

После того как увидел монах неизреченную славу Божию, он видит себя окруженным низкими, мелкими страстями — мрачную жизнь, далекую от Света Божественного. Тогда тот же прп. Иоанн Дамаскин говорит: Плачу и рыдаю, когда помышляю о смерти. Это есть плач о смерти — уродливой смерти, поразившей человечество. И тот, кто узрел неизреченную славу, когда видит это бесславие смертное наше, плачет и рыдает.

Я говорю об этом сегодня потому, что слишком много раз за мою монашескую жизнь я слышал уродливые высказывания о монашестве, даже в общей церковной жизни, от тех, кто не познал в такой же мере, как прп. Феодор Студит, что монашеский образ жизни есть последняя и высшая благодать... [143] Ибо речь все время идет о жизни пред Лицом Бога — великого и святого, тогда как некоторые думают, что монашеская жизнь — бестолковая жизнь и не полезная миру... Да, не полезная миру, когда речь идет о пище для свиней! Монашество «готовит пищу» для ангелов. Но, как мне показал опыт, мы должны начинать с азов. И потом Бог дает созерцание высшей красоты и неизреченной славы до последних степеней. Это созерцание приходит не от нашего подвига. Многие думают, что монашество только для неграмотных мужиков и бедных женщин — отребья мира. Простите, что я выражаюсь сегодня так грубо и резко, но я говорю это на основании моего опыта.

Когда я был живописцем и стремился к настоящему искусству, которое трансцендирует видимый мир и предчувствует другой мир — умный, не зримый глазами, то напряжение становилось непрестанным и днем, и ночью. Для человека тогда каждое слово, каждая мысль, каждое движение его говорят о присутствии Бога. Живущие вне Бога не могут созерцать эту красоту. Собственно, с великой силой созерцается эта красота, когда нисходит на нас Нетварный Свет Божества.

Сказав вам несколько слов этих, я все-таки возвращаюсь к тому, как проходят наши дни. Из того страстного состояния, в котором мы рождаемся, нам надлежит перейти в состояние человека, как его мыслил Бог прежде, чем создал мир. Однако реальность нашей жизни все-таки такова, что мы постоянно видим себя атакуемыми всякого рода страстями.

Монашеская жизнь есть умная жизнь. Под действием благодати Божией ум человека очищается и становится носителем верховных видений и сам называется верховным умом. И этот верховный ум у монахов постоянно в работе. Одно из самых частых явлений, когда мы живем умным видением, — совершение Литургии: как возможно, что кусок хлеба, испеченный человеческим трудом, приносится в алтарь и становится Телом Самого Бога Иисуса Христа? Мы веруем, что когда мы призываем Отца ниспослать Духа Святого на предлежащие Дары, то призывание всех сих Имен и молитвенное ожидание от Бога превращается в событие духовного порядка. И видимый Хлеб, не меняя своей феноменальной, то есть видимой глазами, сущности, становится онтологически совершенно другою реальностью. Мы ведь принимаем Тело и Кровь Самого Бога не как человеческое тело, как оно есть теперь, не как человеческую кровь, а под видом Хлеба и Вина. И мы живем Святые Дары, созерцая их верою. Так, на Литургии как явление, «феномен» мы телесно видим Хлеб, а как данное по уму высшему, по вере нашей (ибо это превышает наше понимание умом) мы созерцаем Тело Самого Бога.

Это один из наиболее сильных моментов из того, о чем я хочу говорить вам: каким образом мы, рожденные во грехах, как говорит Давид в псалме: «Се бо, в беззакониих зачат есмь аз, и во гресех роди мя мати моя» (Пс. 50:7), можем достигнуть освящения всего нашего бытия: и духа, и ума, и даже тела.

Так, когда мы со страстями боремся, мы в сфере умного видения переходим на другой план. Это не есть монашеская жизнь — ходить, подняв брови, раскрыть глаза без мысли, улыбаться и «положить язык на плечо». Нет! Это постоянное напряжение и борьба с врагом; а враг есть ум космических измерений.

Характер наших бесед — семейный, между монахами. Присутствующие друзья наши весьма близки к нам, и мы не стыдимся говорить в их присутствии.

Кто-нибудь невежественный скажет: «Какая гордость у этих монахов!» Я подчеркиваю, невежественный человек, потому что и Сам Бог, при всем Своем беспредельном величии, — смиренный. И если мы живем истинно в Боге Истинном, то, как бы Он ни возносил нас, какими бы знаниями мы ни обладали, мы будем смиренными, как говорит об этом замечательно отец Силуан Афонский: «Хотя бы каждый день Бог возводил меня в созерцание небесной славы, я все-таки буду плакать о своих грехах»... [144]

Начало монашеской жизни — это борьба со страстями, которая требует не только ума, но и мудрости. Помню, я говорил о том, как переходить от помыслов, которые нас осаждают, к состоянию должной, чистой молитвы. И сегодня, беседуя о начале жизни духовной как о борьбе со страстями, мы будем говорить об умном видении действия страстей в нашей жизни.