Духовные упражнения и античная философия

В античности философия является упражнением каждого мгновения; она приглашает сосредоточиться на каждом мгновении жизни, осознать бесконечную ценность каждого настоящего момента, если мы снова помещаем его в перспективу космоса. Ибо упражнение в мудрости заключает в себе космическое измерение. Тогда как обычный человек утратил контакт с миром, не видит мир как мир, но трактует его как средство для удовлетворения своих желаний, у мудреца Все постоянно присутствует в уме. Он мыслит и действует в универсальной перспективе. У мудреца есть чувство принадлежности ко Всему, которое выходит за рамки индивидуальности. В античности это космическое сознание располагалось в другой перспективе, в отличие от перспективы научного познания Вселенной, которое могло быть, например, наукой астрономических явлений. Научное познание было объективным и математическим, тогда как космическое сознание было результатом духовного упражнения, которое заключалось в осознании места индивидуального существования в большом течении космоса, в перспективе Всего: «toti seinserens mundo», «погружаясь в целокупность мира» (Сенека. Нравственные письма к Луцилию, 66, 6). Это упражнение располагалось не в абсолютном пространстве точной науки, но в пережитом опыте конкретного субъекта, живого и постигающего. Это два порядка отношения к миру, в принципе отличные друг от друга. Мы вполне можем уловить различие между этими двумя порядками, если вспомним противопоставление, подчеркнутое Гуссерлем (Происходящая из архе Земля не движется в журнале «Philosophie». I, 1984. Р. 4–21), между вращением Земли, утвержденным и доказанным научно, и неподвижностью Земли, заданной одновременно нашим ежедневным опытом и трансцендентальным и конститутивным сознанием. Для последнего Земля есть неподвижная почва нашей жизни, контрольный ориентир нашей мысли или, как говорит Мерло-Понти (Eloge de la philosophie et autres essais), «матрица и нашего времени, и нашего пространства». Равным образом, космос и природа являются для нашего пережитого опыта, для нашего живого восприятия бесконечным горизонтом нашей жизни, загадкой нашего существования, которые дают нам, как говорил Лукреций, nhorror et dtvina voluptasb, «ужас и священный восторг». Как говорит Гёте в восхитительных стихах (Фауст, стих 6272): «Я не ищу покоя столбняка. / Способность потрясаться — высока, / И непривычность чувства драгоценна / Тем, что роднит с безмерностью Вселенной» (пер. Б. Пастернака. — Ред.).

Отношение к себе, отношение к космосу, отношение к другим людям: в последней сфере традиционные античные философские традиции также весьма показательны. По правде говоря, нет клише, более укоренившегося в ментальности современных историков, чем идея, согласно которой античная философия якобы была поведением самоустранения, ухода в себя: или — у платоников — в небо Идей, или — у эпикурейцев — в отказ от политики, или — у стоиков — в предании себя в руки Судьбы. Такое видение вещей ложно в двух отношениях. Прежде всего, на первом уровне античная философия всегда практикуется в группе, идет ли речь о пифагорийских общинах, о платонической любви, об эпикурейской дружбе, о стоическом духовном руководстве. Античная философия предполагает совместное усилие, общность поиска, взаимопомощи, духовной поддержки. Но, самое главное, философы, даже и эпикурейцы, никогда не отказывались воздействовать на города, преобразовывать общества, служить своим гражданам, которые часто воздавали им хвалу, о чем свидетельствуют надписи. Политические концепции могли отличаться в зависимости от школ, но стремление оказывать свое влияние в городе или в государстве, на царя, на императора, всегда оставалось постоянной задачей. Особенно в стоицизме (это можно легко заметить во многих текстах Марка Аврелия) среди трех задач, о которых нужно думать в каждое мгновение, наряду с бдительностью в мышлении и в согласии с событиями, навязанными судьбой, на почетном месте фигурирует долженствование всегда действовать в интересах человеческого сообщества согласно справедливости. И это требование неразрывно связано с двумя другими. Та же самая мудрость сообразуется с космическим Разумом и с Разумом, общим для человеческих существ. Эта забота о том, чтобы жить на службе сообщества людей, действовать по справедливости, является сущностно важным элементом всякой философской жизни. Иначе говоря, философская жизнь обычно содержит в себе общинную вовлеченность. Это, вероятно, самое трудное для осуществления, потому что речь идет о самоудержании в плоскости разума, о недопущении самоослепления политическими страстями, гневом, озлоблением, предрассудками. Действительно, почти невозможно осуществить равновесие между внутренним миром, предоставляемым нам мудростью, и страстями, которые неизбежно вызывает в нас зрелище несправедливостей, страданий и несчастий людей.

Но мудрость заключается именно в этом равновесии, внутренний мир необходим для того, чтобы мы могли действовать эффективно.