Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа

Он не может удержать косую улыбку. Все как всегда. И в ванной тоже ничего не изменилось. И он помнит это полосатое, зеленое с оранжевым полотенце для рук. И те же баночки с кремами на полке перед зеркалом. И зеркало то же. Только отражается в нем уже другой человек. Совершенно другой.

Домашняя еда кажется неимоверно вкусной, такой, что Иван первое время принимает участие в беседе только кивками головы – то согласными, то отрицательными, в зависимости от ситуации. И этого хватает, потому что ему рассказывают, рассказывают, рассказывают… И только когда пустеет тарелка и Ваня задумывается о добавке, дамы переходят к расспросам:

– Ванюша, ты надолго?

Все-таки кладет ложку на стол. И понимает, что не знает, как ответить.

– Не знаю, – прячет неуверенность за пожатием плеч. – Дней на несколько точно.

– Вот и хорошо, – вздыхает удовлетворенно Антонина Марковна. – А то вечно ты как половец, Ванятка, – набегом.

Он вздрагивает от этого неожиданного, но знакомого «половец». И ловит на себе внимательный материнский взгляд. У Иды Ивановны учительский взгляд, не глаза – рентген.

– Ты в отпуску, что ли, Ваня? – снова продолжает удовлетворять любопытство бабушка. – Или как?

– Можно считать, что в отпуску, – улыбается он.

– Ваня, у тебя же студия, – мать тоже улыбается, но глаза – глаза серьезные. – Ты же рассказывал, что это очень важно для тебя. И все у вас там только-только начинается. Как же ты сорвался-то – если так все серьезно и важно?

Идея Ивановна не зря называется в его телефоне – сейчас выключенном – «Гениальной Идеей». Потому что обмануть ее у Вани не получалось никогда.

– Да устал просто, – он старательно изображает ровный тон и легкую пресыщенность. – Столько всего пришлось провернуть – ты не представляешь. Вот решил передохнуть немного, сменить обстановку.

– А потом обратно, в Москву?

А не будет он врать. Врать нехорошо – так утверждала царица Дуня.

– Нет, не в Москву, – почему-то голос звучит тихо. – Не могу туда пока. Пару дней здесь, а потом решу – куда.

– Ваня… – теперь у матери глаза встревоженные. – У тебя все в порядке? Ты из-за этой студии ни во что не вляпался?

– Ни во что я не вляпался, мама! Просто хочу сменить обстановку. Надоела мне Москва.

– Вот что ты к пацану прицепилась! – неожиданно приходит на помощь Ивану бабуля. – Устал – так немудрено не устать в этой Москве. Чаю налей да спать положи ребенка.

– Спать?! – Иван демонстративно поворачивает к себе запястье, чтобы увидеть циферблат. – На чай согласен, на спать – нет. Где там твои кроссворды, ба?

– Тоже хорошее дело, – радостно кивает Антонина Марковна, опуская на нос очки. – Да тут они у меня, Ванечка, под рукой. Сейчас только карандаш найду.

* * *

Занимаясь уборкой, Дуня навела порядок не только в своей квартире, но и в голове. Все же физический труд способствует ясности ума и восстановлению внутреннего равновесия. Или хотя бы его подобия.

Орудуя тряпкой и пылесосом, она ни о чем не думала. И при этом – думала обо всем сразу. О том, что «госТИНцы» Тихому понравились и что все отделочные работы успели сделать вовремя. Лишь высокие стульчики для малышей не привезли к сроку. Но это не ее вина – проблемы у поставщиков.

Думала о том, что уход от Ильи – правильное решение, иначе не было бы сейчас так… свободно. Изматывающе больно, ноюще опустошенно и все же… удивительно свободно. Когда Дуня начала размышлять о том, как он там сейчас, – засосало под ложечкой, и она заставила себя переключиться. Об Илье еще подумается, и не раз, но не сегодня. Иначе уйдет только-только начавшее появляться равновесие.

Спать она легла в чистую, вкусно пахнущую постель, положив найденный браслет на тумбочку рядом. А потом долго смотрела на его очертания в темноте.

* * *

В квартире новая хорошая мебель – Ваниными стараниями. И нет уже того старого скрипучего дивана, на котором повернуться лишний раз было страшно и чьи пружины были отнюдь не немыми свидетелями ночной жизни того, кто на этом диване спал. Новый диван широкий, удобный и совершенно бесшумный: вертись – не хочу.

Иван лежал на спине, наблюдая рисунок теней на потолке. Сна ни в одном глазу. Мыслей в голове почему-то тоже не было. После круговерти размышлений, образов, страхов, надежд, разочарований и всего остального, что занимало его в последние месяцы, – сейчас не думалось вообще ни о чем. Лежал, слушал тиканье маятника на старых, настенных, еще дедовых часах, смотрел на тени на потолке. И ни о чем не думал.

Едва слышно щелкнула собачка замка двери, отделяющей зал от коридора.

– Сынок, ты почему не спишь? Неудобно тебе? Душно? Или, может быть, холодно?

– А ты откуда знаешь, что не сплю? – Ваня сел, удерживая одеяло. Ида Ивановна подошла и устроилась на краю дивана.

– Я знаю, как ты дышишь, когда спишь. У тебя в три года была двухсторонняя пневмония. Я с тех пор твое дыхание помню. И потом, ты же знаешь, у меня абсолютный слух.

– Ясно, – что еще сказать, Иван не знал. А мать неожиданно продолжила:

– Ваня… Скажи мне правду. У тебя неприятности? Я… могу чем-то помочь?