Dum spiro, spero (СИ)

Потому что кричит Финник. Мышцы напряжены до предела. Мне становится еще больнее, недавний забег сказывается. Но я бегу так быстро, как только могу. Крики становятся громче и отчетливее. Мне все хуже и хуже. Голова разрывается, сознание отказывается воспринимать реальность. Мне больно дышать, мне страшно за Финника. Легкие раздирает от нехватки воздуха, но я не в силах остановится и передохнуть. Я нужна ему.

Я выбегаю на открытую поляну. Посередине растет высокий дуб. Источник крика находится именно там. Я подбегаю, задираю голову вверх, ища глазами друга, но вместо этого вижу маленькую черную птичку с белыми полосами. Сойка-говорун. Еще один переродок. И он, на мой взгляд, куда страшнее собак с пеной у рта.

Голос сменяется. На этот раз кричит Прим. Я закусываю губу, затыкаю уши и спешу прочь от этого дерева. Я знаю, что птицы будут преследовать меня. Стараюсь сосредоточится на одной единственной мысли: «Что происходит?». Ясно, что оба вида переродков здесь оказались с легкой руки распорядителей. Я смутно догадываюсь, что не слишком большая часть леса поделена на отсеки, в которых и находятся эти самые вредители. Только вот они появляются не по часам, как на прошлой арене, а находятся в своих частях круглосуточно. Осталось только найти выход и не попасться кому-нибудь похуже. К тем же осам-убийцам. Теперь даже один укус выведет меня из игры часа на три-четыре. Кто знает, что произойдет за это время?

Кричащий снова сменяется. Пит. Становится еще больнее. Сноу знает, куда бить. Я бреду в направлении, противоположном отсеку переродков. Не думаю, что хочу с ними встречаться еще раз. Снова и снова повторяю себе, что с Питом все хорошо, что его не пытали, что он жив и здоров, что он сейчас смотрит на меня и думает, какая же я дура, если поверила в то, что этого его голос. Давай, ты же знаешь его интонации. Ты знаешь его тембр. Это не он. Это машина. Точно такая же, какая была в Казематах. Помнишь?

Еще бы. Как не помнить. Часы напролет сидеть в комнате с белыми стенами, белым потолком, белым полом. Все было обито мягкой тканью, так что даже если очень постараться – не возможно пораниться. И крики. Эти крики, сводившие с ума. Хоть и не верила в их правдивость, все равно было безумно больно. Слишком больно. Слишком страшно. Ведь не знала ничего.

Эта комната была раем, ведь там крики были подделкой. Самой настоящей, безумно качественной подделкой. Слышать настоящие крики тоже приходилось. Порой меня приводили в камеры совершенно незнакомых мне людей и показывали, как их пытали и убивали. Как я смотрела на кровь, капающую на серый пол. Слушала крики, от которых внутри все застывало. Как не могла отвернуться, потому что скрутили так, что пошевелиться было невозможно. И смотрела, слушала, ужасалась и сходила с ума.

Хуже было позже. Хуже было, когда я видела пытки Финника. Он ведь знал о планах повстанцев. Немного, но знал. И поплатился за это. Господи, я никогда не смогу забыть душную камеру с серыми стенами, Финника, подвешенного за запястья к специальному столбу, четверо людей в черных костюмах с закрытыми лицами. К телу раздетого по пояс парня прикладывать раскаленные куски железа. Как бы он не кричал, не вырывался, он не мог даже пошевелиться. И я, стоящая на коленях напротив него. Я должна была смотреть на все это. Как бы я ни кричала, как бы не вырывалась, как бы не просила, меня не слушали. Человек, державший меня за руки, предварительно связанные за спиной, лишь смеялся. А другой следил, чтобы я не отводила глаза. Потому что меня тут же окунали в большое железное ведро с ледяной водой. Едва вода попадала в рот, я ощущала знакомый металлический привкус крови. Не знаю, моей ли или того, кто был здесь до меня…

Я зажмуриваюсь и перед глазами тут же встает лицо Финника, услужливо подкинутое мне сознанием. На глаза наворачиваются слезы, но я смаргиваю их. Не сейчас. Перехожу на быстрый шаг под крики мамы. Трясу головой, пытаясь убедить себя, что она сейчас в Тринадцатом и вместе с Прим смотрит на меня по телевизору. Едва слышу крик Гейла, начинаю бежать. Потому что его криков не смогу вынести. Бежать больно, но слышать голос еще больнее. Едва раздается голос Мадж, я вырываюсь из этого ада. Останавливаюсь на опушке, достаю флягу и делаю парочку жадных глотков. Начинает темнеть.

Забираюсь на подходящее дерево, устраиваюсь в развилке, кутаюсь в спальный мешок, засунув на его дно рюкзак. Пристегиваюсь, вспоминая предыдущие опыты. Ужинаю половинкой рыбы и открываю пачку галет. Я заслужила. Едва моя трапеза заканчивается, начинает играть гимн. Устремляю взгляд на небо, приготовившись загибать пальцы.

Мужчина и женщина с первого этажа, учившиеся разводить костер вместе со мной и Финником. Молодая девушка из Третьего. Женщина из Пятого, пытавшаяся заговорить со мной в лифте. Мужчина из Седьмого. Пара из Девятого. Остался всего один. Это не Финник. Пожалуйста, пусть это будет не Финник… И это, и правда, не он. Это - дряхлая старуха из Десятого.