Дума против Николая II. За что нас хотели повесить

Министром внутренних дел был тогда А. А. Макаров. Когда предъявлен был запрос по поводу конфискации брошюры Новоселова, я обратился к нему с письмом, в котором просил сделать распоряжение о присылке мне экземпляра брошюры, ввиду необходимости изучить дело и знать, как вести прения. Макаров ответил, что у него брошюры Новоселова в распоряжении нет и что он вообще не видит надобности в ее распространении. Меня такое отношение взорвало, и я поехал к нему лично. Макаров, очевидно, не ожидал моего приезда. Когда я вошел к нему в кабинет, то к немалому моему удивлению увидел на его письменном столе несколько экземпляров брошюры Новоселова. Таким образом, и такой порядочный человек, как Макаров, был не чужд известной доли сервилизма во имя спасения Распутина. Произошла бурная сцена между нами, после чего я все же брошюру получил. Вот еще яркий пример, как силен был Распутин, если государственная власть считала необходимым его защищать вместо того, чтобы заниматься более важными государственными делами.

В сущности, запрос вынес целиком дело на суд общества. Статья Новоселова в «Голосе Москвы», за которую номер был конфискован, приведенная полностью в тексте запроса, попала в стенографические отчеты и была напечатана поэтому во всех газетах. Вот что в статье этой говорилось: «“Доколе!” – эти негодующие слова невольно вырываются из груди православных людей по адресу хитрого заговорщика против святыни церкви государственной, растлителя чувств и телес человеческих – Григория Распутина, дерзко прикрывающегося этой святыней – церковью. “Доколе!” – этими словами вынуждаются со скорбью и с горечью взывать к Синоду чада русской церкви православной, видя страшное попустительство высшего церковного управления по отношению к названному Григорию Распутину. Долго ли, в самом деле, Синод, перед лицом которого несколько лет уже разыгрывается эта преступная комедия, будет безмолвствовать и бездействовать? Почему безмолвствует и бездействует он, когда божеская заповедь блюсти стадо от волков, казалось, должна была с неотразимой силой сказаться в сердцах иерархов русских, призванных править словом истины?

Почему молчат епископы, которым хорошо известна деятельность наглого обманщика и растлителя? Почему молчат и стражи Израилевы, когда в письмах ко мне некоторые из них откровенно называют этого лжеучителя – лжехлыстом, эротоманом, шарлатаном? Где его святейшество, если он по нерадению или малодушеству не блюдет чистоты веры церкви божией и попускает развратного хлыста творить дело тьмы под личиной света? Где его правящая десница, если он пальцем не хочет шевельнуть, чтобы низвергнуть дерзкого растлителя и еретика из ограды церковной? Быть может, ему недостаточно известна деятельность Григория Распутина? В таком случае прошу прощения за негодующие дерзновенные слова и почтительнейше прошу меня вызвать в высшее церковное учреждение для представления данных, доказывающих истину моей оценки хлыстовского обольстителя».

Таким образом, появлением в печати брошюры Новоселова и запроса в Думе по поводу ее конфискации, все разговоры, слухи и сведения о деятельности и значении при высочайшем дворе Григория Распутина были поставлены на твердую почву документа, и уже ни в ком не могло быть сомнений в истине циркулирующих о нем слухов. Предъявлением документального запроса в Думе верховная власть была поставлена лицом к лицу с необходимостью решить безотлагательно вопрос: быть или не быть Распутину? Всякому было ясно, что борьба распутинского кружка с Россией должна была разрешиться победой или поражением той или другой стороны. Силы, однако, были неравные. На стороне Распутина стояла волевая и властная императрица Александра Федоровна, имевшая подавляющее влияние на своего августейшего супруга и поддерживаемая придворной камарильей, хорошо знавшей, чего она хочет. А в лагере противников царила нерешительность, опасение энергичным вмешательством разгневать верхи и отсутствовало объединение, потому что не помнили главного – блага России.

Император Николай II колебался и искал таких обстоятельств, которые бы поставили его в положение, вынуждающее в силу вещей удалить Распутина. В этот период он еще смутно отдавал себе отчет о значении всех переживаемых событий, но склонялся перед более сильной волей своей августейшей супруги.

Таким образом, вся тяжесть борьбы легла на Думу, и это обстоятельство подало повод в некоторых общественных кругах обвинить ее в революционных тенденциях; на самом же деле Дума боролась за неприкосновенность царского престижа.

* * *