Думай, что говоришь

— Была старушка, — согласился Георгий Владимирович. — Там… — Он махнул рукой неопределённо в сторону болота.

— Была? Кай нож, кай усов! Чо ж она пошла на коржаву? Всузель рвать? Клусно мне что-то…

«Это брат её!.. — ахнул про себя Георгий Владимирович и попятился. — Вот кто это! Брат, которого затянуло в трясину. Они по-местному называют «жабье».

Теперь казалось, что он с самого начала чувствовал в нём что-то неестественное. Он вгляделся: одежда грязная, на сапогах что-то вроде засохшей тины… А ружьё-то!.. на стволах тоже будто ошмётья тины висят! «Чего он пялится на меня? Нельзя допускать страха! — рассердился Георгий Владимирович. — Буду на него тоже пялиться!»

— Ты-то сам как? В сук втетерил или не в сук? — спросил он угрюмо. — Ружьё-то у тебя в тине, дядя!

— Я не в сук?! — поразился мужик. — Ах ты!.. Жёлви те в рот! Я те выняю краску с лица! Будь хошь нет! Я те дам язвину!.. У тебя клепик — не зуб ли? — спросил мужик подозрительно.

— Как — зуб? — Георгий Владимирович перевёл взгляд на свой раскрытый перочинный нож, которым только что срезал гриб.

— Быть говорить! Чо ты мне вадишь, закомыха, чо ты коляду томишь? Зубы позеленеют тебя слушать. Двочишь мне бухтины-от твои, дёдер тя возьми! Ты не веньгай, ты говори, койды старуха пографила. Или ты изурочил её? Ты — волхат?

Георгий Владимирович смотрел на него твёрдо, из последних сил.

— Если ты так, — произнёс он медленно, — тогда вперёд скажи, меня-то кто изурочил? Не ты ли?

— Тебя?! — снова поразился мужик. — Эка втора!.. — Он прищурился, как будто обдумывал внезапную мысль. — Чтоб тя изняло! Так ты не вырей, ты — волк! То-то ты всё гумнишь, теперь я кехтаю. А то и зуб твой… Кольтатки ты съел её, воевода галичья! — Мужик покачал головой сам себе утвердительно и стал снимать двустволку с плеча.

Георгий Владимирович попятился.

— Кого? — выкрикнул он хрипло.

— Старуху, — спокойно сказал мужик. — Съел? Так я тебя решу званья! — Он поднял стволы. — Съешь волк пса — так и выгалкнешь. Был ты волк, а станешь касть волчья…

Георгий Владимирович присел и рванулся в сторону, под ёлку. Громыхнул выстрел — сразу из двух стволов. Сердце встало у него в горле, он свалился на бок и больше ничего не помнил…

Потом, спустя какое-то время, он лежал весь в крови и ощупывал себя. «Как странно, — думал он, — что ничего не болит. Я живой?» Но он продолжал лежать, ещё никак не веря. «А где мужик?» Тот, видимо, ушёл, посчитав Георгия Владимировича мёртвым.

Рука была в липкой крови. Он приблизил её к глазам… понюхал… — Конечно, это была не кровь, а клюквенный сок: заряд дроби вошёл сбоку в рюкзак с клюквой у него на спине. С близкого расстояния дробь не разлетелась, и ни одна дробина даже не поцарапала ему кожи. А мужик ушёл…

Георгий Владимирович сел и осмотрел рюкзак. Развязал его. — «Обидно!» — сказал он. В термосе болталась куча осколков: дробь прошла сквозь металлический футляр и разнесла колбу…

И ещё пропал перочинный нож. Наверное, мужик забрал его как трофейный зуб оборотня.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Эта история, много лет назад поведанная мне Георгием Владимировичем, беспокоила меня. Хотелось записать её в виде рассказа, но какая-то присутствующая в ней неуловимая странность мешала мне, словно соринка в глазу. Георгия Владимировича уже не было в живых, чтобы объяснить и убрать это раздражение, да я, пожалуй, и не сформулировал бы вопроса. Я пребывал в состоянии, которое призраки этой истории обозначили бы словом « надвоясях». Но дело в том, что они-то как раз и не могли так выразиться, ибо нежить может отнюдь не всё, что может живой человек. Так её, значит, и опознать можно по этим ограничениям, то есть по этой скованности, искусственности, будь то в поведении или в речи.

Недавно мне в руки попало одно издание, и, рассматривая его, перелистывая и думая о другом, я внезапно всё понял. Всё встало на свои места. Это был «Словарь русских народных говоров», который выпускается Институтом русского языка с 1965 года и к настоящему времени достиг только середины буквы П (двадцать восьмой том). Тогда я взял последний том на К и посмотрел… Так и есть: он вышел в 79-м, то есть именно в том году, когда случилась эта история. Вот, значит, в чём фокус: просто слов дальше чем на К в то время ещё не… как бы это сказать? — ну, не существовало, что ли, в некотором смысле!

И тогда я сел и уже без малейшего затруднения, наоборот: с замечательным облегчением — быстро написал этот рассказ.

Silentium

Эконом велел заквасить капусту. Мишка с Федькой поехали, нагрузили воз, да на обратной дороге сломали ось. Телега присела на задок, кочаны посыпались. Они стали, ругаясь, снимать остальное. Хватились — топора нет, поправить ось нечем.

— Просвирник давеча брал топор.

— Так чего ж ты не напомнил?

— Сам позабыл.

— Ах ты, Господи, вот искушение!

Шли мимо бабы-молодухи с базара.

— Бабоньки, у вас топорика нет, часом?

— Ха-ха-ха! Нет топорика, а вот есть пива ведро.

— Не тяжело нести? Могём полегчить.

— А мы налегке.

— Ну так потяжелить?

— Ха-ха-ха! на хера ты годишься! Стриженый, поди?