Думай, как Эйнштейн

► Исаак Ньютон (1642–1727). До Эйнштейна был Ньютон… В своих «Математические начала натуральной философии» (1687) сформулировал законы движения и теорию гравитации, что обеспечило развитие науки на два с лишним века вперед.

► Карл Пирсон (1857–1936). Английский математик, один из праотцов современной статистики. Его трактат «Грамматика науки» (1892) предположительно явился первым текстом, прочитанным вслух и совместно осмысленным членами «Академии Олимпия». Целый ряд научных тем, освещенных в этой работе, занимал мысли Эйнштейна в течение всей карьеры.

► Макс Планк (1858–1947). Немецкий теоретический физик, чья карьера в значительной степени пересекалась с работами Эйнштейна. Большой поклонник эйнштейновских трудов, Планк стал его близким коллегой, хотя рассматривал квантовую механику под принципиально отличным от Эйнштейна углом. Специальная теория Эйнштейна подвигла Планка на разработку идей, описанных, в частности, в таких его работах, как «Принцип сохранения энергии» (1887) и «К теории распределения энергии излучения нормального спектра» (1900).

► Анри Пуанкаре (1854–1912). Французский математик-энциклопедист, чей вклад в создание сразу нескольких элементов Специальной теории относительности, по мнению многих ученых, остался недооценен. Эйнштейн был страстным поклонником его работы 1902 года «Наука и гипотеза» – трактата-размышления о природе научного познания и механизме построения теорий.

Ныряй в работу с головой

Напряженная интеллектуальная работа и наблюдения за божественной природой – вот те утешающие и укрепляющие меня, но безжалостно строгие ангелы, которые ведут меня через все жизненные трудности.

Альберт Эйнштейн, 1897

Интеллектуальная мощь Эйнштейна была напрямую связана с железными принципами трудовой этики, заставлявшей его царапать уравнения на страничках блокнота даже за несколько часов до смерти. Слова Томаса Эдисона о том, что гений – это один процент вдохновения, а девяносто девять процентов – труд в поте лица, как нельзя удачнее описывают натуру Эйнштейна.

Готовность этого человека жертвовать ради работы всем, что у него есть, хорошо подтверждается его собственным наблюдением, высказанным в 1927 году: «Если за что-то не нужно платить, то оно же никем и не ценится». В 1954 году он развил эту мысль в письме сыну, Гансу Альберту, радуясь, что тот унаследовал основную черту натуры отца – «способность подняться над обычным существованием и долгие годы бескорыстно жертвовать собой ради достижения намеченной цели». Хотя ради справедливости стоит признать, что его жертвенное отношение к работе не всегда было таким уж бескорыстным и порой реализовывалось за счет других. Довольно часто он мог начисто игнорировать своих ближних, вел себя несобранно, потерянно – и с малых лет получил репутацию ребенка, который постоянно уходит в себя.

Вне всякого сомнения, свою работу он воспринимал как счастливую возможность избежать дискомфорта в общении с окружающими. Например, в 1913 году, на фоне неизбежно надвигающегося развода, он писал жене: «Любовь к науке в этих условиях расцветает, поскольку она помогает мне воспарить из юдоли слез в атмосферу покоя». Что волей-неволей наводит на коварную мысль: а может, в построении Общей теории относительности он видел нечто вроде эмоционального освобождения?

Впрочем, тяжкий труд все-таки требовал жертв. Продолжая служить в патентном бюро, он никак не мог позволить себе закинуть ноги на стол и расслабленно ждать озарения. В скромной конторе царил жуткий хаос, его рабочий стол (как и все остальные поверхности) был постоянно завален кипами документов. По нескольку раз на дню приходилось выносить мусорную корзину, в которую он в отчаянии «выкидывал собственные ошибки». То и дело он расхаживал из угла в угол, пытаясь решить очередное заковыристое уравнение, и опять целый день ничего не ел и не пил – дурная привычка, серьезно подорвавшая его здоровье за эти несколько безумных лет.

Даже в университете – как бы ни соблазнительно было представить его богемным персонажем, живущим, как ему вздумается, – он постоянно заставлял себя работать на износ. На протяжении всей его карьеры взлеты к славе неизбежно сменялись периодами полного истощения и тяжелейшего разочарования. Но таков был его собственный выбор, такова была неземная радость, которую он испытывал от покорения очередной логической вершины (а также, вероятно, и гордость от выполнения долга всей своей жизни). Похоже, персональное счастье для Эйнштейна куда меньше сводилось к удовлетворению в личной жизни или материальному достатку (хотя он по-своему ценил и то и другое), нежели к достижениям интеллекта. «Хочешь прожить счастливую жизнь, – советовал он своему ассистенту Эрнсту Штраусу, – привяжи ее к какой-нибудь цели, а не к определенным людям или объектам».