Думаю, как все закончить

– Если ты хорошая, возьми печенье. Если ты плохая, тебе, наверное, придется переехать ко мне. Я заберу тебя у родителей.

Я оцепенела. Лишилась дара речи.

– Нельзя быть такой застенчивой. Ты должна себя преодолеть.

Ее голос был точно таким, как по телефону – тонким, скрипучим и визгливым. В ней не было ничего приветливого или дружелюбного. Она смотрела на меня в упор.

Даже в лучшие времена я не любила разговаривать с чужими людьми. Я боялась незнакомцев и часто испытывала унижение, если все же приходилось что-нибудь объяснять им или говорить с ними, даже о мелочах. Мне всегда сложно было знакомиться с новыми людьми. Приходилось заставлять себя смотреть людям в глаза. Я положила корку тоста на тарелку и посмотрела куда-то поверх ее плеча.

– Я хорошая, – не сразу ответила я и почувствовала, как краснею. Я не понимала, зачем она задала мне такой вопрос, и это меня пугало. Меня всегда обдавало жаром, если я пугалась или тревожилась. Откуда человеку знать, хороший он или плохой? Печенья я не хотела.

– А я какая? Что мама рассказывает обо мне? Что она говорит обо мне?

Она улыбнулась – такой улыбки я никогда раньше не видела. Ее губы растянулись и стали похожи на алую рану. Пальцы у нее были жирные и блестели – она держала банку с салом.

Когда мама вернулась на кухню, миссис Вил начала перекладывать сало из маминого контейнера в свою банку. Она ни словом не обмолвилась о нашем разговоре.

Всю ночь маме было плохо. Она не спала, ее рвало, она плакала. Я не спала и все слышала. Это она! Маму тошнило от печенья миссис Вил. Я знаю. Позже мама сказала, что, наверное, она подхватила желудочную инфекцию, но я-то знаю правду. У нее было пищевое отравление.

Мы с мамой ели на ужин одно и то же, но меня не тошнило. И гриппа в то время не было. К утру у мамы все прошло. Она была немного обезвожена, но в остальном все нормально. Она отравилась, потому что съела печенье. А я нет.

Мы не можем знать и не знаем, что думают другие. Мы не можем знать и не знаем, что служит причиной для тех или иных поступков других. Никогда. Не до конца. Таким было мое ужасное детское прозрение. Просто мы никогда никого не знаем до конца. Я не знаю. И вы тоже.

Поразительно, как можно завязывать отношения и жить в них, понимая, что так никогда ничего и не узнаешь. Никогда не узнаешь наверняка, о чем думает другой. Никогда не узнаешь наверняка, кто он. Мы не можем делать все, что нам хочется. Есть определенные шаблоны, в соответствии с которыми мы обязаны поступать. Есть вещи, которые мы обязаны говорить.

Но думать, что хочется, мы можем.

Кто угодно может думать о чем угодно. Мысли – вот единственная реальность. Так и есть.

Теперь я в этом убедилась. Мысли невозможно подделать или ввести в заблуждение. Тот простой вывод остался со мной навсегда. Он много лет волнует меня. До сих пор волнует.

«Ты хорошая или плохая?»

Больше всего сейчас меня пугает то, что ответа на этот вопрос я не знаю.

Сколько я пролежала за скамьей – час или намного дольше? Сама не знаю. Сколько длится час? А минута? А год? Из-за неудобной позы у меня затекли бедро и колено. Пришлось лежать, скрючившись в неестественной позе. Я потеряла счет времени. Конечно, теряешь счет времени, когда ты один. Время идет всегда.

Песня все повторялась снова и снова: «Эй, красотка». Двадцать, тридцать или сто раз. Кажется, звук стал громче. Час – то же самое, что два часа. Час – это вечность. Трудно понять. И вдруг песня прекратилась. Оборвалась на полуслове. Ненавижу эту песню. Ненавижу то, что мне пришлось ее слушать. Я не хотела слушать. Но теперь я выучила все слова наизусть. Когда она прекратилась, я испытала шок. Я как будто проснулась. Я лежала ничком, подложив под голову шапку Джейка вместо подушки.

Понимаю, что надо двигаться дальше. Нет ничего хорошего в том, чтобы лежать и прятаться за скамьей. Я – мишень. Здесь меня хорошо видно. Вот первое, что сказал бы мне Джейк, если бы был здесь со мной. Но его нет. Очень болит колено. И голова болит и кружится. Я почти забыла о ней. Просто она болит. Джейк наверняка сказал бы, чтобы я перестала думать о боли.

Никогда не думаешь заранее, что окажешься в такой ситуации. Когда за тобой следят, когда тебя преследуют, держат тебя в плену, когда ты одна. О таком только слышишь. Время от времени читаешь. Мутит при одной мысли о том, что один человек способен так мучить другого. Что стряслось с людьми? Почему люди делают такое? Почему люди оказываются в таких ситуациях? Возможность зла потрясает. Но, если жертва не ты, все еще ничего. О таком быстро забываешь. Живешь дальше. Это не с тобой происходит. Это происходит с кем-то другим.