Думают…

— Боже, да я уснула! Все из-за еды и вина, — сказала она.

— Тогда нам нужно немного отдохнуть перед ванной, чтобы обед переварился, — предложил я.

— Ты хотел сказать «поваляться»? — Хелен повторила слово, сказанное мной у нее дома.

— Вот именно.

В Подковах, как обычно, было тихо и пустынно. Тишину нарушали только далекое тарахтение трактора и визг сигнализации, включившейся, когда мы открыли входную дверь. Я выключил звонок, запер дверь и начал целовать Хелен — долго и страстно. Она не сопротивлялась, и я первым прервал поцелуй, сказав:

— Давай займемся любовью.

— Я забыла, как это делается. Это было так давно.

— Я тебе напомню. — Я взял ее за руку и повел наверх, в спальню. — Сначала разденься.

— Тогда задерни шторы, я немного стесняюсь, — сказала она.

Я задернул шторы, вспоминая тот день в Йоркшире, много лет назад, когда Марта задернула тонкие ситцевые занавески, и комната наполнилась мягким розовым светом. Эти шторы были толще, но мне хватило света, для того чтобы рассмотреть тело Хелен и не разочароваться в нем. Я вынул презерватив из шкафчика и положил так, чтобы она не заметила.

Секс был коротким, но приятным. Я не давал ей времени опомниться и вскоре обнаружил, что долгая прелюдия оказалась ей не нужна. Она достигла оргазма с удивительной быстротой, почти сразу, как только я вошел в нее. Думаю, что у женщин, как и у нас, чем дольше воздержание, тем сильнее ощущения, а в ее случае воздержание было слишком долгим. Она кончила с ураганной силой, и я тоже решил больше не сдерживаться. Потом я почти мгновенно уснул. А проснувшись, увидел, что Хелен укрыла себя и меня простыней. Она лежала на спине, положив голову на подушку, и на ее лице застыло нежное и томное выражение удовлетворенной женщины. Она робко и кривовато улыбнулась:

— Ну как, мне понравилось?

Я собирался принять ванну перед сексом, но пришлось принять ее после — так приятно было расслабиться в бурлящей воде. Через некоторое время я стал дурачиться и опять возбудился. Мне хотелось заняться сексом прямо в ванне, под открытым небом, но она отказалась. Я предложил ей вернуться в дом и связать ее. Тогда-то она и укусила меня.

Эмили зовет меня разобраться с мальчишками, которые что-то натворили или чего-то не сделали. Самое время сохранить файл.

27

Среда, 14 мая. Давно не брала в руки дневник. Не очень хотелось писать (даже для себя) о событиях трех прошлых недель. Слишком интенсивно их проживала. Нет, причина не в этом. Дневник — твое зеркало, в которое смотришься каждый день, серьезно, нелицеприятно, не пытаясь ничего приукрасить. С тех пор как мы с Мессенджером стали любовниками, мне не хотелось об этом писать. Не хотелось описывать свое поведение, потому что я боялась, что, если я буду подробно его анализировать, во мне проснется совесть и это испортит все удовольствие. (Меня и сейчас пугает мысль о том, что придется писать от первого лица. Попробую иначе…)

Вот кем она стала: женщиной для утех, страстной женщиной, женщиной легкого поведения, обычной женщиной с женскими слабостями — так бы о ней написали в старинном романе. Но не в современном. Она просто делала то же, что и другие: потакала своим желаниям, ковала железо, пока горячо, пытаясь выжать из своего увядающего тела максимум наслаждения, пока еще не слишком поздно, потому что «один раз живем» и т. д. и т. п. И она никогда на раскается в этом, ведь это было так захватывающе.

Порой нервы почти не выдерживали — они оба сильно рисковали. Дважды она появлялась в Питтсвилле и готовила ужин для всей семьи, а напившись вина, оставалась на ночь, якобы для того, чтобы не возвращаться поздно вечером домой. Оба раза он пробирался в ее комнату, в ее кровать, посреди ночи — точь-в-точь как она себе когда-то представляла. В такие ночи они занимались любовью еще с большей страстью, потому что нельзя было произнести ни звука, чтобы не дай бог разбудить детей. Они догадывались о том, что чувствует другой, по жестам и выражению лица. Они лежали на полу, на овечьей шкуре, потому что кровать скрипела, и он зажимал ей рот в момент оргазма. Чтобы не закричать, она кусала его за руку между большим и указательным пальцами, словно уздечку, и слышала, как он шумно дышал, терпеливо перенося боль. (Он ласково называл ее «кускусом». Ему, похоже, это нравилось, но ей пришлось отказаться из страха перед Кэрри, которая, вернувшись, обнаружит, что муж с ног до головы искусан, словно бы на него напала стая мышей.) После такого немого секса она выходила из комнаты, озираясь по сторонам, чтобы убедиться: в коридоре никого нет. Только потом выходил он. Ведь кто-нибудь из детей мог отправиться ночью в туалет и увидеть, как папа выходит из комнаты для гостей.

Однажды они лежали в постели в Подковах, когда к дому подъехала машина и в дверь позвонили. Голый Мессенджер подкрался к окну и осторожно выглянул из-за шторы.