Думают…

— Не знаю. Но они умело маскируются. А для студентов деньги важнее принципов.

Мы расстались на ступеньках учительского корпуса, даже не поцеловавшись на прощание. Я подумала, что он мог хотя бы шепнуть: «Я люблю тебя» — или что-нибудь в этом роде, но не стал этого делать, а я — и подавно. Наверное, я все-таки люблю этого человека, но у меня нет никаких перспектив.

Потом я направилась к гуманитарному корпусу провести последний семинар и попыталась выбросить Мессенджера из головы хотя бы на оставшиеся полдня.

Чтобы как-то отметить окончание курса, я попросила каждого из студентов прочитать отрывок из своего сочинения, который занял бы не больше десяти минут. Никаких обсуждений — только аплодисменты. Все прошло замечательно. Сандра Пикеринг дипломатично прочитала отрывок из первой главы. Потом мы все собрались в моей «мезонетке». Я приготовила салаты, заварные пирожные и соусы, а также запаслась большим количеством вина и пива. Вечер получился чудесным, я открыла раздвижную стеклянную дверь, выходящую на небольшое мощеное патио, на котором предусмотрительно поставила стол, стулья и тент, взятый напрокат у соседей. Я пригласила Росс и Джеки присоединиться к нам, но они, к счастью, отказались, сообщив, что собрались пойти на озеро кататься на байдарках. Вечеринка походила на боевое крещение студентов. Они купили мне в складчину подарок — первое издание «Обыкновенного читателя» Вирджинии Вулф, «Хогарт-Пресс», 1932, в слегка потрепанной обложке Ванессы Белл. Подарок мало того что щедрый, но еще и выбран со знанием дела. Как-то я обмолвилась, что у меня есть литография Ванессы Белл. Саймон Беллами преподнес мне этот подарок и произнес остроумную речь, в которой сказал, что я могу научить писать в самых разных стилях — от Александра Поупа до Джерома Сэлинджера (намек на мои сложные стилистические задания). Я, в свою очередь, произнесла сентиментальную речь о том, какая у меня была талантливая группа и что теперь я мечтаю прочитать рецензии на их первые опубликованные работы, а потом следить за их творческой карьерой. К тому времени мы уже изрядно выпили, а после речей выпили еще. Это была одна из тех редких английских ночей, свежих и благоухающих, когда можно сидеть всю ночь на улице, не ежась от ветра и сырости. Студенты принесли стулья и расселись полукругом. Боб Дрэйтон прихватил акустическую гитару и тихонько перебирал струны в темноте, иногда прерывая наш разговор какой-нибудь народной песней. У него приятный тенор. Некоторые подпевали. Вечеринка удалась на славу, но вскоре я стала сомневаться в том, что она когда-нибудь закончится… Я начала потихоньку убирать посуду, надеясь, что они поймут, что пора закругляться. К моему удивлению, Сандра Пикеринг вызвалась помогать, а потом первая собралась уходить.

— Спасибо за вечеринку… и за курсы, — сказала она.

— Ты из них что-нибудь вынесла?

— Ну конечно, — ответила она, не раздумывая, — но мне жаль, что вам пришлось узнать о Мартине от меня… наверное, это судьба.

— Да, наверное, это судьба, — сказала я. Мы довольно холодно пожали друг другу руки. — Желаю удачи с романом, — лицемерно сказала я.

— Спасибо, а вы что-нибудь пишете?

— Нет, слишком много хлопот с вами.

— Не делайте больших перерывов, — сказала она немного самонадеянно, и, видимо, я изменилась в лице, потому что она добавила: — Это самое важное, что я вынесла из вашего курса: нужно продолжать писать во что бы то ни стало.

С этими словами она ушла. Я вернулась в сад и сказала остальным, что ложусь спать, иначе мне придется уснуть стоя, а они могут остаться или уйти, когда захотят. Они пожелали мне спокойной ночи и просидели еще несколько часов. К утру все разошлись, а посуда была тщательно вымыта и расставлена, как будто это сделали добрые феи.