Думать не будем пока ни о чем (СИ)

Первая мысль — послать их всех с пирогами, бывшими и настоящими, и просто уехать, чтобы сами греблись в их крайне сложных и ни хрена для меня не понятных семейных отношениях.

Но у Очкарика такой вид… Несмотря на всю тираду и тон с претензией, выглядит испуганной, особенно как-то совсем уж по-детски отгораживаясь от меня ладонью.

Дрожащей ладонью.

И испуганными глазами за стеклышками очков.

— Не кричи на меня, пожалуйста, — говорит глухо, как будто ей придавливают горло и лишают воздуха. — Мне… очень страшно сейчас. Правда, очень-очень страшно.

Блядь.

Я же знал, что с ней будет сложно. С самого начала знал, еще когда уводил ее со свадьбы наших бывших, и потом в машине, когда она пела ту дурацкую песню — и ее тараканы в полный рост выплясывали передо мной канкан. Понимал же, во что лезу. Принимал, что у нас будут случаться ситуации, когда именно мне придется совать в жопу тяжелый характер и объяснять очевидные для меня и совсем не прозрачные для нее вещи.

— Прости, малыш. Я не кричал. Просто вспылил.

Я еще не так хорошо ее знаю, чтобы предугадывать поступки, но интуиция подсказывает, что Очкарик может сделать глупость, о которой будем жалеть мы оба.

Она собирается с силами, переводит дыхание и, наконец, опускает ладонь. Нервно кивает, принимая мои искренние извинения. Она просила не повышать голос, и я обещал себя контролировать. Для меня это было бы равноценно ее попытке снова пытаться решать за меня, несмотря на то, что в свое время я тоже озвучил принципиально важную для себя позицию на этот счет.

Мы молчим еще пару минут. Йени отворачивается и дышит куда-то в сторону, обнимая себя за плечи. Замерзла? Обнять бы ее, чтобы успокоилась, а уже потом разговаривать с холодными головами. Но еще одно чутье — ее пока лучше не трогать. Это минное поле сперва нужно прочесать металлоискателем.

— Этот мальчишка ко мне привязан, — пытаюсь говорить спокойно и по фактам. — Я не самый хороший в мире мужик и в общем-то, если откровенно, не вижу себя в роли отца, но умею находить с детьми общий язык. Когда мы с Наташей сошлись, у нее были большие проблемы с бывшим. Она сама все тянула, что-то там пыталась с него выбить, но без толку. Леша своему родному папаше на хрен не сдался, а мальчишке шел четвертый год, ему была нужна мужская рука. Я как мог, помогал. Он привязался. Мы хорошо ладили.

Очкарик молчит.

— У этого пацана очень непростой характер и куча проблем и пробелов в воспитании. В том числе и потому, что его мать — та еще «гуру психологии», хоть она учит его быть пробивным, настойчивым и вот это вот все.

— Почему я не удивлена? — едко иронизирует Йени. Впервые слышу от нее такой очень жесткий тон без намека на попытку сгладить и прикрыть обиду шуткой. — Я ошиблась, или этот наученный пробивной ребенок пять минут назад пытался вас помирить?

Даже если бы я хотел как-то скрасить эту попытку взять нас за руки — мне нечем это делать. Потому что именно это Леша и делал. Как в общем делал всегда, когда мы с Наташкой ругались и разбегались каждый в свой угол. Дети удивительно чутко подмечают эти вещи.

— Да, пытался. Казнить его за это?

Она бросает косой взгляд в мою сторону и снова отворачивается.

Разговор у нас будет точно не из легких.

Глава пятидесятая: Йен

Я прекрасно осознаю, во что может вылиться эта попытка защитить свой хрупкий мир за стенами и без того трещащей по швам башни. Антон дал достаточно подсказок, чтобы понимать всю степень «тяжести» его характера.

Даже мысленно готовлюсь сказать что-то в ответ к кольцу, которое он попросит вернуть вместе с предложением.

Но когда я увидела их втроем…

Мою до сих пор не пришедшую в порядок голову перетягивает болезненными спазмами.

Мой психиатр так много раз говорила о необходимости уметь говорить о том, что заставляет меня испытывать дискомфорт и душевную боль, а я так часто ее не слушала, что прямо сейчас хочется поклониться в ноги ее призрачному образу.

Жаль, что все это — разовая акция, и скоро мой язык снова может оказаться в том самом темном и неприятном месте. Но хотя бы в этой ситуации я должна — ради себя и ради него — довести начатое до конца.

Хотя бы попытаться.

— Антон, пожалуйста, просто увидь это моими глазами. — Делаю глубокий вдох, морально настраиваясь на любую, даже самую неприятную ситуацию. — Твоя бывшая — она везде. Она могла запросто заявиться к тебе домой в семь утра. Могла извалять тебя в грязи перед Викой, прекрасно зная, в чьи уши выльется все это… дерьмо. Она, уже в статусе чужой жены, начала вешать на тебя свои проблемы. И ты их решил.

— И все тебе рассказал.

— А я поблагодарила за честность, — соглашаюсь в ответ. — Но ты же понимал, что мне это может быть неприятно? Что я промолчала и поняла, потому что не хотела конфликта, который дался бы нам обоим разбитыми нервами. Обычно женщинам неприятно, когда даже спустя три месяца разрыва бывшая ведет себя так, словно у нее пожизненный патент на этого мужчину. Тем более — бывшая, теперь уже чужая жена.

— Йен, слушай, — Антон морщит нос, — а можно как-то без вот этого менторского тона? Проще и по сути?