Дунай в огне. Прага зовет

Жаров инстинктивно вскочил с места.

— Что случилось, Хмыров?

— Немцы… на высоте…

— Немцы? Вы что!..

— Захватили они… — с трудом выдавил командир.

В мертвой тишине Жаров расслышал только, как хрустнули пальцы его рук, и он изо всех сил стиснул зубы, чтоб не раскричаться. Он даже согнулся, готовый броситься на виновника.

— Рассказывайте толком! — потребовал он, выпрямляясь, и, не расслабляя рук, остался в напряжении: все в нем еще бурлило и клокотало: — Рассказывайте!

— С вечера все как по маслу… — с дрожью в голосе заговорил Хмыров. — Засели, окопались. Огонь как огонь. Раз обошел взводы, другой… Все на месте — у меня два по скатам, а третий — на самой вершине. С рассветом еще собрался. Только двинулся — вдруг артналет, и бой наверху сумасшедший. С маху туда. Подлетаю, а мои обратно — без патронов уже. Собрал людей, и наверх! А там не подступись! От взвода с этой маковки лишь семеро уцелели: все полегли. Как саранча на них набросились, товарищ подполковник…

Срывающийся голос офицера глух и накален.

Как выяснилось, наконец, противник захватил у него лишь самую вершину. Но с нее весь город как в пригоршне. Установи он орудия и минометы — ни пройти, ни проехать. Ясно — выбивать немедленно. Только трудно придется, ой, трудно. Хоть позиции Хмырова и в ста метрах от вершины, ее не возьмешь сейчас и батальоном.

Такой штурм, салют Москвы — и такая беда! «Эх, Хмыров, Хмыров! Дорого обойдется тебе высота с часовней, очень дорого!»

— Значит, бросили роту, и ко мне…

— Никак нет, там комбат остался, он сам послал меня…

Ясно, нужно докладывать комдиву. Как после салюта Москвы сказать ему, что ключевая высота у противника.

— Вы что, Жаров? — услышал он голос Забруцкого. — Что вы там противника распустили — палит и палит.

Комдив отдыхает, и приходится докладывать его заместителю. Опять Забруцкий! Начнет сейчас метать громы и молнии. Однако в прятки играть нечего, и время не терпит.

— Высота с часовней… — бухнул Андрей напрямки… — опять у противника, он и бьет оттуда. Будем сбивать.

— Вы что! — опешил Забруцкий. — С ума посходили! Как смели отдать? Почему молчите до сих пор? Почему бездействуете? Да вас под трибунал за это — мало! Немедленно захватить обратно! Слышите, немедленно! Лично отвечаете.

— Будет исполнено, — тяжело вздохнул Жаров, словно нехотя опуская трубку.

Но Забруцкий, видно, опомнившись, тут же позвонил сам и сердито потребовал объяснений.

Жаров доложил.

— Виновники, виновники кто? — горячился Забруцкий.

— Взвод бился героически, и погиб почти полностью. Службу несли хорошо. Считаю, командира роты судить не за что. Да, Хмыров. Нет, и отстранять не следует…

— Высоту взять! — подтвердил свой приказ Забруцкий.

Окончив разговор, Жаров обернулся к Хмырову. Тот стоял теперь весь красный и взмокший. На лбу у него выступили крупные капли пота. Руки, лицо, вся вдруг сгорбившаяся фигура выражали смятение чувств. Его одолевали боль, горечь, обида.

— Не трибунал страшен, товарищ подполковник. Об одном прошу — разрешите в бою искупить вину.

— Идите, Хмыров, идите… я верю вам. Сейчас об одном думать нужно — о высоте. Взять ее надо сегодня же, Идите.

— За доверие спасибо, товарищ подполковник. Этого никогда не забуду… — и голос его вдруг дрогнул и сорвался. Хмыров еще говорил что-то, губы его шевелились, а голосу не было. Только по щекам одна за другой скатились две большие слезы.

Жаров порывисто шагнул к офицеру и взял его за руки повыше локтя.

— Эх, командир, командир! — прижав его к груди, сказал он с сочувствием и вместе с тем с той твердостью, которая не обещает снисходительности. — Это не детская игра, а война. И тут все возможно. Не думайте только, что успокаиваю. Я требую, безоговорочно требую, чтоб все обязанности исполнялись с удесятеренной энергией. Слышите, Хмыров!

Вернувшись к столу, Жаров снова взял уже подписанный наградной лист. «Представляется к ордену Красное знамя», — прочитал он последнюю фразу. Нет, уже не представляется. К сожалению, нет! Но и в обиду его не давать, не то Забруцкий как коршун налетит… Как ни странно именно сегодня Андрей впервые подумал о Хмырове с сочувствием и участием. Кому ж больше его защищать теперь, как не ему.

В роту Хмырова Жаров отправился вместе с Березиным. Собрал оставшихся в живых бойцов взвода, поговорил с ними в окопчике, выдолбленном в каменном грунте каверзной высоты. Затем вызвал офицеров.

— Так как же? — взглянул он на Хмырова.

— Костьми ляжем, а возьмем, — решительно заявил командир роты. — Я сам пойду первым…

— Я сам, я сам! — передразнил его Жаров, потеряв терпение. — «Я сам!» — может мальчишка болтать. А у командира свое место и свои обязанности — бить кулаком всей роты, а не трещать — я сам, я сам! Запомните, и чтоб больше никогда мне не слышать этого.

Замполит с упреком взглянул на Хмырова: опять сорвался.

Часа через два план удара был готов окончательно. Костров будет пробивать справа, Жаров — слева. Они возьмут высоту с часовней в большие клещи. Тогда либо бежать, либо погибнуть: другого выхода у немцев не останется.