Дунай в огне. Прага зовет

Обнимая солдат, девушки и женщины плакали и смеялись от радости.

— Не вси же разом, ни вси, — озоруя, шутил Зубец, — куды мине скилькы, мине одну бы, саму красну.

— Бери яку бажаешь, тилькы чур, на высилля всих клыкать.

— Бачите, якый я парубок, — бравировал Семен своей выправкой, — мени и невисту треба саму гарну. Ось цю беру! — потянул он за руку сразу приглянувшуюся ему дивчину.

Но ногах у нее постолы из грубой кожи. Ноги обмотаны тряпьем. Пышная короткая юбка местами продырявлена. Пестрая ситцевая кофточка ладно облегала ее стройную гибкую фигуру. На бледном истощенном лице вспыхнул легкий румянец, а огромные голубые глаза с длиннющими ресницами, еще влажными от слез, брызнувших от радостного волнения, смотрели ласково и доверчиво.

Матвей Козарь громко засмеялся:

— Дывись, яку файну дивку выбрав!

Хотя Семен и шутил, но горянка понравилась ему не на шутку. Редкая красавица! А необыкновенно одухотворенное лицо ее такой душевной чистоты, что безотчетно влекло к себе с первого взгляду.

— Тебе як клычут? — не выпуская ее руки, заглянул он девушке в глаза.

— Линкой.

— А видкиля ты?

— 3 Верховины, с Угорщины.

— Батько е у тебе?

— Ни.

— А маты? — все расспрашивал Зубец.

— Е, дома осталась.

— И жених е? — не унимался Семен.

— Ни, ни!.. — в тон отвечала горянка.

— От це добре! Тоди пидемо з нами, бери с собой подружку.

Девушкам-полонянкам объявили, что они свободны и могут хоть теперь же ехать домой. Пусть берут со склада любую одежду, обувь. Они ее заработали. Им отдали треть из трофейных повозок, только что отбитых у немцев.

— Поедете на графских конях аж до самой Верховины, — пообещал Зубец. — Сейчас подойдут наши части, и будет окончательное распоряжение. А пока снаряжайтесь до дому.

Лину с подружкой он привел в одну из изб и, оставив их на попечение Матвея Козаря, наказал до его, Зубца, возвращения никого не пускать к девушкам. А сам направился к трофейным повозкам с одеждой и обувью. Выбрал, как ему показалось, два подходящих пальто, два плаща, несколько пар ботинок и платьев, отложил по теплому платку и, набив мешок, заспешил обратно. Пусть приоденутся. За время неволи они не такое заработали.

Сгибаясь под тяжестью мешка, Семен вдруг услышал голос Жарова:

— Что за груз такой?

Разведчик оторопел даже и долго не мог вымолвить ни слова. Значит, и штаб уж прибыл.

— Что, спрашиваю? — повысил голос командир полка. — А ну, развяжи мешок.

Зубец скинул его с плеч и стал молча развязывать. Влип, все-таки.

— Барахольщик несчастный! — рассердился командир, заглянув в мешок. — Эх, Зубец, Зубец, не думал, что ты такой. На что тебе эта дрянь?

— Я же не себе, товарищ подполковник, ей-же-ей, не себе, — обретя голос, зачастил Зубец, чтоб разъяснить суть дела. — Мы горянок тут вызволили, угнаны с Верховины. Им и несу. Совсем голые. Как по морозу поедут.

— Смотри, проверю! — пригрозил Жаров. — Чести полка, чтоб не марать мне, понял? — и отпустил разведчика.

Обрадованный Зубец со всех ног бросился домой. Но едва он переступил порог избы, где оставил своих горянок, как сразу же выронил из рук мешок. Что за наваждение! Его Липку, бессчетно осыпая поцелуями, обнимал Павло Орлай. А Матвей Козарь сидел в стороне и посмеивался от удовольствия.

— Ты що, очумив? — взорвавшись, бросился Семен на Павло. — Сказал, моя, никому не уступлю.

Не понимая, в чем дело, Павло сквозь смех вырывался из цепких рук товарища.

— Стой, Зубчик, стой, шо ты, як божевильный. Сестра же, Василинка, ты слышишь, сама Василинка, жива и здорова! А ты, чертяка, душишь.

Зубца бросило в жар.

— Василинка?

— Кажу же, сестренка!

— Ни, ни, моя и моя! — оттаскивая Павло, теперь уже радостно озоровал Семен.

— Ось, дурний! — уступил ему Павло. — Ну, що ты, кипишь?

— Най дурний, най, — расшумелся Зубец. — Ни одной дивкы не дають. В полку не подступись, все нарасхват. Одну с дерева снял, с огня, можно сказать. А у ней муж, оказывается. Вон он сидит, Матвей Козарь. Эту из плена спас, опять отбирают. Нет, дудки. Никому не отдам. Ни брату, ни самому черту.

Василинка даже зарделась. Все еще озоруя, Семен полуобнял девушку за талию. Смутившись, она легко и ласково высвободилась:

— Ну, як божевильный[16]! Вин же жартуе… — тихо сказала она Павло.

— Який там жарт, то правда, — запротестовал Зубец.

Заинтригованные разведчики валом повалили в избу глядеть Семенову невесту.

— Моя, не прикасаться! — не умолкал Семен. — Чего на нее глаза пялите, — теснил он их к порогу. — Она давно не бачила красивых хлопцев, не кружите ей голову.

Нашалившись досыта, он вручил девушкам мешок и уже сказал почти серьезно:

— Вот что, Павло, как брату только, уступаю на час. Айда, хлопцы, пусть одни побудут. А то мы набедовали тут, слова родного сказать не даем. Айда.