Дунайский лоцман; Кораблекрушение «Джонатана»: романы

Пятого сентября шаланда остановилась на ночлег против маленького местечка. Стрига отправился на берег, как обычно. Наступил вечер. Крестьяне, которые ложатся спать с солнышком, по большей части уже ушли в свои жилища. Стрига разгуливал в одиночестве, когда заметил дом с виду побогаче других, хозяин которого, всецело доверяя традиционной деревенской честности, оставил дверь открытой, а сам ушел куда-то по делам.

Стрига, не колеблясь, вошел в дом, это оказалась мелочная лавочка. Вытащить из кассы дневную выручку было делом недолгим и нехитрым. Не довольствуясь этой скромной добычей, бандит обнаружил во внутренней комнате сундук; из него он извлек тяжеленький мешочек, издававший приятный металлический звон.

Весьма довольный, Стрига поспешил возвратиться на шаланду.

А вообще-то путешествие происходило без особых приключений.

Стрига время от времени исчезал в рубке или входил в каюту, расположенную против той, где поместили Сергея Ладко. Иногда эти посещения продолжались всего несколько минут, иногда затягивались. Нередко на палубу долетали отзвуки жестокого спора, где можно было различить спокойный голос женщины и злобный мужской. Результат был всегда одинаков: полное равнодушие экипажа и возвращение разъяренного Стриги, который спешил покинуть судно на лодке, чтобы в одиночестве успокоиться.

Обычно он высаживался на правом берегу. На левом города и деревни встречались редко; там до самого горизонта тянулась необозримая «пушта» — так обычно называют венгерскую равнину; на протяжении более чем в сто лье она граничит с Трансильванскими горами.

Железные дороги, которые по ней проходят, пересекают бесконечные пространства пустынных степей, обширных лугов, бескрайних болот, где изобилует водяная дичь. Пушта — это всегда щедро накрытый стол для бесчисленного количества четвероногих гостей, тысяч и тысяч животных, составляющих главное богатство венгерского королевства. Редко кое-где встречаются поля пшеницы или кукурузы.

Ширина реки становится здесь очень значительной, и ее течение разделяют многочисленные острова и островки. Часто Дунай разделяется ими на длинные рукава, где поток приобретает довольно большую скорость.

Эти острова неплодородны. На них растут березы, осины, ивы среди ила, наносимого многочисленными наводнениями. Там скашивают много травы, и барки, нагруженные до краев, перевозят сено на прибрежные фермы.

Шестого сентября шаланда бросила якорь с наступлением ночи. Стриги на борту не было. Он не рискнул появиться ни в Нейзаце, ни в соединенным с ним плавучим мостом Петервардейне, многолюдство их представлялось разбойнику опасным. Он избрал для расспросов Карловиц, расположенный в двадцати километрах ниже. Он приказал шаланде остановиться за два-три лье от города и ждать.

Около девяти вечера Стрига был недалеко от города. Он не торопился. Пустив баржу по течению, он отдался довольно приятным мыслям. Почему бы и не поблагодушествовать? Его уловка вполне удалась. Никто о нем не подозревал, ничто не мешало собирать сведения. Пускай, по правде говоря, не очень богатые. Но всеобщее незнание, граничившее с равнодушием, само по себе было благоприятным признаком. До этой местности доходили только самые смутные слухи о дунайской банде, и никто не подозревал о существовании Карла Драгоша, а значит, и его исчезновение не могло никого взволновать.

Здешние места производили на Стригу впечатление глухой провинции; ничто не свидетельствовало о бдительности речной полиции, такой деятельной за двести — триста километров выше по реке.

Все шансы были за то, что шаланда благополучно достигнет цели путешествия — Черного моря, где груз передадут на пароход. Завтра они минуют Землин и Белград. Нужно только плыть вдоль сербского берега, чтобы избежать всяких нежелательных сюрпризов. В Сербии из-за войны с Турцией хватало всякого беспорядка, и вряд ли речные власти всерьез заинтересуются невзрачным судном, порожняком спускающимся по течению.

Как знать, быть может, это последнее путешествие Стриги. Быть может, он укроется в дальних краях, богатый, уважаемый — и счастливый, думал он, вспоминая о пленнице, заключенной на судне.

Так размышлял Стрига, когда его взгляд упал на сундуки, крышки которых служили кушетками Карлу Драгошу и его хозяину судна. Вот уже восемь дней он владеет баржей и не подумал как следует осмотреть ее. Теперь выпало подходящее время исправить эту непонятную забывчивость.

В сундуке у правого борта оказались только белье и одежда, сложенные в порядке. Стрига не нуждался в старье, он небрежно захлопнул ящик и принялся за второй.

И там оказались предметы несложного быта рыболова-путешественника, разочарованный Стрига уже хотел все это оставить, как вдруг открыл в углу более интересный предмет. В туго набитом портфеле хранились, по всей вероятности, бумаги. Конечно, бумаги часто бывают и немыми, но во многих случаях ничто не может сравниться с их красноречием.

Из портфеля вывалились документы, которые Стрига внимательно рассмотрел. Попадались квитанции и письма, все на имя Илиа Бруша, ни одной — на сыщика Карла Драгоша.