Дура LEX

Романо вкусно поглощал борщ с бородинским хлебом. Доев последнюю ложку, поднял голову, чтобы попросить добавки. Зинка давилась от смеха. Сначала Романо хотел рассердиться, но передумал и рассмеялся тоже.

— У тебя на работе знают, с кем ты встречаешься? — спросила Зинка.

— Только один человек знает — мой друг. Я не обязан ни перед кем отчитываться.

— Романо, о наших отношениях знают несколько человек — Аскольд, Верка и скрипач Адик. Адик при этом понятия не имеет, кто ты и где работаешь. Верка поклялась мне здоровьем своих дочек, что никому ничего не расскажет. Аскольд мой адвокат, и вы с ним друг друга за яйца держите, а может, уже и отпустили. Один загадывает загадки, другой их разгадывает — вам скучно будет друг без друга. Но мне, честно говоря, хотелось бы на свет выйти. Не хочу я всю жизнь прятаться, выдавать себя за кого-то, притворяться. Почему ты, американский гражданин, работник государственной службы, должен скрывать свои отношения со мной? Конечно, мне странно слушать твои истории — ведь меня поймать было не труднее, чем капитана авиации из Бурунди. Я могла уже пару месяцев вариться в депортационном суде, а вот сижу с тобой, слушаю про таких, как я. Аскольд прав — неумная вся эта система. Кто смекалистее, тот и победитель.

— Значит, отсев производится именно так — кто смекалистее, тот и останется. А теперь еще тарелку борща, пожалуйста.

* * *

К середине ноября листья почти все облетели, стало холодно. Осенний грипп, опять видоизменившись, заползал к людям в носоглотки, легкие и бронхи. Не помогали никакие вакцины.

— Время валить в Майами, — сказал Аскольд Верке. — Давай полетим на недельку.

— Я помню Майами. Помню, как мы на «Бэби Кристине» в порт входили. Я смотрела на белые и розовые дома с «Бэби Кристины» и думала: неужели я приеду когда-нибудь сюда как белый человек, смогу жить в отеле, ходить красиво одетой по улицам?..

— Вера, ты приедешь просто как человек — будем жить в отеле, что-нибудь красивое для тебя мы найдем. Походим по ресторанам, поваляемся на пляже…

— Я приеду как серый человек. Ты, рестораны, платье, магазины — все это белое, а мой статус — это черное. Меня хоть посадят в самолет?

— Конечно, посадят. Мы полетим первым классом — меньше народу. Увидишь — весь самолет будет чихать и сморкаться.

Аскольд оказался прав. Весь салон экономкласса хрюкал и кашлял, а в салоне первого было всего три человека — Верка, Аскольд и молодящаяся старушка, на запястье которой мерцал сапфировый браслет.

— Это Жаклин Сталлоне, мать Сильвестра. По-моему, она из Одессы, ее девичья фамилия Лобофиш, — прошептал Аскольд. — Я однажды обедал в компании с ней и ее бойфрендом в румынско-еврейском ресторане «Сэммиз» в Нью-Йорке. Ее бойфренд тогда объелся паштетом, который заправили подсолнечным маслом с луком. В «Сэммиз» рядом со столом ставят ведерко, а в нем ледяной куб, в который намертво заморожена бутылка водки, только горлышко видно. Когда водку разливаешь из куба, руки коченеют. Официанты там играют роль еврейских мамаш. Если кто-то не доел свою порцию, официант кричит: «Ты как себя ведешь! А ну-ка немедленно доешь!» Манер в этом ресторане никаких, да они и не поощряются. Официант запросто может отрезать кусок от твоего стейка и отнести его на соседний стол, потому что сидящий за ним человек сказал, что твой стейк аппетитно выглядит.

— Сколько же лет мамаше? — довольно громко спросила Верка.

— Семьдесят шесть, — ответила со своего кресла мадам Лобофиш-Сталлоне.

В полете пили скрудрайверы. Мама Сильвестра сказала несколько фраз по-русски, но разговор не клеился. Уже на выходе из аэропорта Аскольд сказал, что мадам Лобофиш-Сталлоне приврала насчет своего возраста — ей минимум восемьдесят шесть.

Поселились в «Мариотте» на Саут-Бич. Окна номера выходили на океан, а еще был балкон с маленьким столиком и двумя плетеными креслами. По утрам Аскольд и Верка пили кубинский кофе в забегаловке на пляже, потом загорали и купались в океане. Когда солнце было в зените, занимались любовью в прохладном номере, а вечером шли на обед в какой-нибудь рыбный ресторан.

Как-то Верка попросила Аскольда найти то место, куда причалила «Бэби Кристина». После нескольких часов плутаний вдоль побережья на машине, которую Аскольд взял напрокат, бухта была найдена.

«Приплыла ни с чем и уплыву ни с чем», — подумала Верка. Она стояла у парапета и смотрела на воду. В бухту входила маленькая яхта.

— Цыган везут, — засмеялся Аскольд.

— Кому-то жен везут, — сказала Верка, отходя от парапета.

Аскольд перестал смеяться и закурил.

Вечером он повел Верку в дорогой бутик и купил ей длинное желтое платье, синие бусы и белые босоножки. Во всем этом Верка и вышла из бутика.

Все кубинцы на улице замерли. Высокая, загорелая, красивая — такие девушки живут в шикарных особняках за заборами, их можно увидеть лишь на обложках глянцевых журналов.

— Пошли есть крабов, — сказал Аскольд.