Дурак

— Она хорошая, — говорю я, наконец, и тогда Юстиниан начинает истерически смеяться. Некоторое время визг Офеллы и смех Юстиниана представляют собой один и чудовищный звук, а потом Офелла смотрит на Юстиниана, и вдруг глаза у нее становятся скептичными. Наверное, она понимает, что никто здесь не собирается никого убивать, как в фильмах про живых мертвецов.

— Что это было?! Что это, мать твою, было?! Это твой дебильный прикол, Юстиниан?

Но Юстиниан не перестает смеяться, а Ниса вдруг начинает плакать, и слезы у нее вполне настоящие, и я понимаю, как ей обидно. Я прижимаю ее к себе, глажу по голове. Офелла ругается, Юстиниан смеется, а Ниса плачет, только я ничего не делаю. Раздается стук в дверь, настойчивый и нервный, и я закрываю шторку, пальцы Нисы приобретают прежний вид. Я открываю дверь, улыбаюсь проводнику.

— Прошу прощения, — говорит он. — Я слышал крики.

Офелла на секунду кажется предельно разозленной, и я почти уверен в том, что она сделает что-то ужасное, расскажет про Нису или в чем-нибудь нас обвинит, но ее лицо вдруг становится очаровательным, улыбка придает блеску ее глаз совсем другое значение.

— Простите, пожалуйста! Мне приснился кошмар!

А я напоминаю:

— Мы едем в Бедлам.

— Я не хотел вас беспокоить.

— Мы уже все обеспокоены и без вас, не стоит переживать, — выдавливает из себя Юстиниан. Ноздри у проводника трепещут, запах он явно улавливает, но не соотносит с чем-то детективным и человеческим. Может быть, думает, что раз мы едем в Бедлам, то и гнилое мясо с собой в рюкзаках везем.

Он еще раз извиняется, закрывает дверь, я возвращаюсь на кровать, и тогда Ниса утыкается мне в колени, и я глажу ее по голове.

— Извинитесь, — говорю я.

— За что? Что вообще происходит?

Лицо Офеллы снова становится раздраженным, и я вздыхаю.

— Ниса рассказывала про свой народ.

— Я засмеялся, потому что абсурдность ситуации зашкалила, и я почувствовал катарсис не-смысла.

Пока я объясняю про народ Нисы, она лежит у меня на коленях, больше не плачет. Плакала она вообще всего минуту, а теперь просто не хочет показываться. Я глажу ее по голове, как кошку, и она, кажется, довольна. В основном, наверное, тем, что мне приходится все объяснять. Только когда я заканчиваю говорить про их богиню и про то, что они живут вечно, наполовину мертвы, а наполовину живее всех живых, Ниса поднимает голову.

— А питаемся мы кровью!

Бросив это провокационное заявление, она снова утыкается головой мне в колени. Объясняться опять приходится мне:

— Они питаются кровью, — говорю я. — Но все в порядке, я же жив. Маленькие парфяне могут питаться только кровью того, кем в первый раз питались, поэтому они не убивают.

— Потом не все убивают, — бормочет Ниса. Получается не очень разборчиво, но все равно жутковато. Если убивают не все, то какое-то количество, значит все равно убивает и, наверное, немалое. Грациниан и Санктина наверняка среди тех, кто не оставляет своих жертв в живых. Хотя, может быть, я к ним слишком придираюсь из-за разницы культур.

— И если вы постоянно вместе, выходит что это тобой она питается? — спрашивает Офелла.

— Да, — говорю я с гордостью. — Я — ее донатор.

— А покажешь? — спрашивает Юстиниан. — Такая артхаусная порнография, да?

— Это тебе не цирк, — говорю я. Но Ниса снова поднимает голову, ее длинные зубы блестят, Офелла и Юстиниан тут же подаются назад, как люди, которые увидели змею. Я думаю, что страх перед длинными зубами лежит глубоко в человеческих головах, он далекий и первобытный, и поэтому его сложно сдержать — все отвыкли от него.

— Вообще-то пора, — говорит Ниса. Офелла закрывает глаза руками.

— Я это видеть не хочу!

— Просто лучше здесь, — говорит Ниса. — Не хочу привлекать внимание, хотя бы пока мы не выйдем из поезда.

Офелла кивает, не отнимает руку от глаз и сжимает зубы. Юстиниан наоборот смотрит очень внимательно. Я сажаю Нису к себе на колени, она отводит воротник моей рубашки. Я очень благодарен ей за то, что она спускает платок только уткнувшись мне в шею, но я все равно чувствую влажную гниль ее кожи, и трупный запах усиливается, но уже не вызывает у меня тошноту. Ниса пьет быстро и жадно, на этот раз больше и дольше, чем обычно. Только смотря на Юстиниана, на его взгляд я понимаю, что мы с Нисой и в самом деле делаем нечто интимное, а может даже и эротическое. Ниса не останавливается, когда я начинаю чувствовать себя слабее, и только когда у меня в глазах темнеет, она отстраняется, облизывает треснувшие губы, и тут же скрывает их платком.

— Я хотела выпить побольше, сегодня может быть сложный день, это чтобы тебя не беспокоить.

Я киваю, хотя смысл ее слов пролетает мимо меня и приземляется где-то далеко, как перекинутый через забор мяч.

— Ты в порядке, Марциан? — спрашивает Офелла, голос у нее обеспокоенный, и звенит где-то надо мной.

— Лучше всех, — говорю я, надеясь, что это ее убедит. — Только немного полежу. Или посижу. Смотря в каком я сейчас состоянии. Вот в таком меня и оставьте.

— Ты его не убила?