Дурак ты, Сидоров

— А завтра-то, завтра что будем делать? — осведомилась Адаскина.

— Можно собраться у меня, — предложила Дольникова. — Согласны? Тем более, ведь завтра Рождество. Скажу родителям, что пригласила вас к нам его отметить.

— А они разрешат? — осведомился Климентий.

— Разрешат, — кивнула Агата. — Тем более, сами предки в гости уходят.

Против Агаты я ничего не имел. Даже наоборот. Потому что ее бабка наверняка приготовит что-нибудь вкусненькое.

— Тогда жду вас прямо с утра, — сказала Агата.

Мы еще чуть-чуть посидели. Затем кружными путями разошлись по домам. Когда я вернулся, предков еще не было, и я устроился в их комнате смотреть телевизор. Через некоторое время я вспомнил, что родители сегодня задержатся. Они собирались сразу после работы ехать в какой-то мебельный магазин. Нам давно нужны книжные полки. Потому что старый стеллаж совершенно развалился.

Вернулись они домой уже около девяти часов. Мать, не успев войти, принялась в подробностях мне рассказывать, где какие полки они видели. В общем-то, мне это было не слишком интересно. Но я все-таки вышел в прихожую. Мать глянула на меня и как завизжит.

— Лена, тебе плохо? — подхватил ее под руки отец.

— Ты только погляди на его лицо, — тыкала в мою сторону пальцем мать.

Я прибалдел. Помнил ведь, что еще у Адаскиных как следует умылся. И с рожей все было нормально.

— Тимур, что с тобой? — глаза у отца округлились, а лицо вытянулось.

Я подскочил к зеркалу и едва не вскрикнул. Всю мою физию покрывали неровные желто-коричневые пятна и потеки. Тут до меня доперло: «Искусственный загар! Видно, его-то мне до конца и не удалось смыть, а он, подлец, как раз сейчас решил проявиться».

— Тимур, — подскочила ко мне побледневшая мать. — Говори честно: что ты чувствуешь?

— Только не думай ничего скрывать, — вторил ей, в свою очередь, сильно напуганный предок.

— Ничего не чувствую! — принялся вопить я. — Я здоров! Совершенно здоров!

— Печень, — скорбно изрекла мать. — Этого я давно и боялась. Ах, почему я тебе, Тимурчик, сразу не запретила есть в школьной столовой! Общепит при твоем состоянии здоровья смерти подобен.

И, опустившись на стул возле вешалки, она зарыдала.

— Лена, Лена, — плюхнулся на другой стул рядом с ней отец. — Да успокойся. Может, еще обойдется. А с сентября... — начал он и почему-то осекся.

— Ну, развели панику, — обозлился я. — Можно подумать, я помираю. — «Теперь придется сказать им правду. А то по врачам затаскают».

Между прочим, в начале этого учебного года меня уже потаскали. Результат для меня оказался самым плачевным. Мне категорически запретили заниматься моим любимым боксом. Представляете? Не заниматься боксом, без которого я вообще жизни не представлял, а виновата была во всем Адаскина. Придумала, что мне надо закосить под больного. Случилась в школе одна неприятная история, из которой пришлось выпутываться. Из нее-то я выпутался, но заплатил за это занятиями боксом. Так что я теперь походов по врачам боюсь как огня. Вдруг еще что-нибудь обнаружат и запретят заниматься фотографией?

Ну, я понял: выхода нет. Придется предкам сказать хоть часть правды.

— Мам, — начал я. — Брось реветь. Это совсем не печень. Просто загар плохо лег.

— Какой загар? — взвыла она. — Ты разве забыл, что в твоем состоянии категорически противопоказано долгое время находиться на ярком солнце?

— Мать, очнись! — проорал я. — Какое яркое солнце? На улице зима! Мороз! А это, — я потыкал в свою пятнистую щеку, — искусственный загар! Понимаешь, крем такой. Зойка Адаскина мне дала.

— Зачем? — всплеснула руками та.

— Ну, мы думали, прикольно будет, — пришлось мне прикинуться полным дураком. — Зима. Кругом снег. А я один загорелый. Но, наверное, крем у Адаскиной был очень старый. Сперва вообще не подействовал. А теперь вот проявился, но неровно.

Мать посмотрела на меня и улыбнулась. В глазах у нее стояли слезы.

— Господи, какой же ты у меня все еще дурачок!

«Поверила, — с большим облегчением отметил про себя я. — Значит, по врачам не потащит».

— А отмыть этот ужас как-нибудь можно? — поинтересовалась мать.

— Не знаю, — на сей раз вполне честно ответил я. — Сейчас позвоню Зойке и спрошу.

— Да уж. Ты позвони, — строго произнес отец. — И вообще советую тебе, Тимур, в другой раз сперва думать, а потом делать. Нечего мать понапрасну нервировать. Она и так неважно себя чувствует.

— На фига тогда было в магазин переться? — удивился я.

Отец собирался ответить, но мать перебила:

— Ладно тебе, Сережа. Обошлось, и слава богу.

Предок что-то пробормотал и принялся расшнуровывать ботинки. А я отправился в свою комнату звонить Зойке. И впрямь, не ходить же теперь пятнистым.

Адаскина, конечно, сперва вдоволь поиздевалась надо мной. Потом хмыкнула и заявила:

— А как смывать, я не знаю. Пойду с матерью посоветуюсь.

Вскоре выяснилось, что сделать со мной толком ничего нельзя. Такой уж это загар: сразу не смывается. Должно время пройти. Зойкина мать сказала:

— Для ускорения процесса можешь воспользоваться скрабом.

— Каким еще скрабом? — я не врубаюсь во всякую эту косметику.

Зойка с кретинским ржанием начала мне, как тупому, втолковывать: