Дурак умер, да здравствует дурак

На босоногом коротышке не было ничего, кроме белого махрового халата, но все равно мне сразу же пришло на ум слово «франт» и никакое другое.

Маленький франт с аккуратными узкими стопами, аккуратной узкой головой, аккуратной мокрой черной шевелюрой, аккуратными усиками и аккуратными движениями. Правую руку он держал в кармане халата, будто английский лорд на ипподроме, а левой вытащил изо рта длинную тонкую сигару, после чего молвил:

— Даже не верится, что у меня такая радость.

— Фред Фитч, — представился я, поднимаясь на ноги. — А вы — Гас Рикович?

— Иначе я не жил бы здесь, — ответил он, сделав круговое движение своей сигарой, будто Роджер Бернс. — Коль скоро это — обитель Гаса Риковича, стало быть, Гас Рикович и есть ее обитатель. А что такое Фред Фитч?

— Я приятель Герти и племянник Мэтта Грирсона, — ответил я.

— А, маленький мальчик с большой мошной, — он ухмыльнулся, будто гробовая гадюка. — Гас Рикович всегда дружит с теми, кто дружен с деньгами. Вы уже завтракали?

— Да.

— Тогда идите сюда и полюбуйтесь моим пиршеством.

Я последовал за ним в темный коридор, а затем — в еще более темную кухню. Рикович стукнул по выключателю, но свет не загорелся. Хозяин сказал:

— Присаживайтесь, приятель. Поговорим, пока я буду насыщаться.

Я не видел ни зги. Неужели он думает, что здесь светло? Стоя в дверях, я размышлял, что мне сказать и (или) сделать, и тут вокруг внезапно засияли бешеные вспышки; белоснежная кухня то появлялась, то исчезала снова.

Казалось, за окном бушует полуночная гроза и сверкают молнии.

Но оказалось, что это — всего-навсего встроенная в потолок лампа дневного света, только довольно ленивая. Она хлопала и зудела в вышине, и этот концерт сопровождался неистовым мерцанием. Наконец раздалось «пззоппп!», и свет засиял ровно.

Гас Рикович (полагаю, это и впрямь был он) уже рылся в шкафу, доставая оттуда коробку с какой-то дрянью, которая называлась «Завтрак в мгновение ока».

— Фантастическое изобретение, — заметил он и извлек из коробки бумажный мешочек.

Похоже, Рикович ожидал от меня какого-то ответа. Думая, что он говорит о своей люминесцентной лампе, я взял хромированный стульчик, подсел к пластмассовому столу и сказал:

— Да, конечно.

— Единственная пища, которую можно принимать с утра, приятель, заявил он, швыряя пакетик на тумбу рядом с мойкой. Стало быть, речь шла не о лампе. Рикович достал из холодильника картонку с молоком и спросил: Кстати, приятель, какая у вас во мне надобность?

— Вы были с Герти в тот вечер, когда убили моего дядьку, — ответил я.

— Скверно, приятель, — пробормотал он, доставая из шкафа стакан. — Кругом кровь, мгла, сталь и легавые. — Рикович содрогнулся и поставил стакан на тумбу.

— Вы были в квартире?

— Шеренга синих человечков от стены до стены, — продолжал он. — Как на демонстрации борцов за гражданские права. — Рикович подошел к другому шкафу и достал бутылку коньяка «хеннесси».

— Вы познакомились с Герти через дядю Мэтта? — спросил я, потому что мне вдруг показалось важным узнать, в каких кругах обычно вращается этот странный маленький человечек. Я понятия не имел, почему это важно, но так мне казалось. Вот я и спросил.

Неся коньяк к тумбе, Рикович ответил:

— Нет, приятель, наоборот.

— Сначала вы познакомились с Герти?

Рикович вскрыл пакетик.

— Ее-то я знаю много лет, — он передернул плечами. — Через приятеля приятеля приятеля.

— Не согласились бы вы рассказать, как произошло знакомство?

Рикович высыпал в стакан желтый порошок из пакетика.

— Клуб в Бруклине. Мы оба там работали.

— Работали?

— Бонго, друг мой, — поставив пакет, он выбил на тумбе лихую дробь.

— Стриптизерка без бонго — что исполнитель народных песен без гитары.

— Значит, вы не имеете отношения к моему дядьке?

Рикович пожал плечами и влил в стакан молоко.

— Шапочное знакомство. Поигрывал с ним в картишки, пока Герти наводила марафет, — он засучил руками, будто сдавал карты. — Старый плутоватый шулер, этот ваш дядька.

— Он шельмовал?

— Не так, чтобы этого нельзя было заметить. Старик утратил ловкость рук, — Рикович поднес ладони к лицу и принялся изучать их, будто какое-то новое приобретение. — Когда-нибудь и эти руки забудут бонго. — Сказал он.

— Трудно представить, но так и будет.

— Что он говорил, когда вы ловили его на этом?

Рикович передернул плечами, опустил руки и влил в стакан коньяк.

— Несколько долларов, и старик был счастлив, — сказал он. — Да и Герти это шло на пользу.

— Вы хотите сказать, что делали вид, будто не замечаете?

Рикович достал из ящика ложку и принялся перемешивать содержимое стакана.

— Так хотела Герти, — он положил ложку и повернулся ко мне. — Вопрос в том, чего хотите вы.

— Сведений, — ответил я.

— Сведений, — он тускло ухмыльнулся, взял свой стакан и сказал: Следуйте за мной.

Мы вернулись в гостиную, где Рикович указал мне на кресло, в котором я не так давно сидел, а сам уселся на диван.

— Сведений, — повторил он, с наслаждением смакуя это слово. — Месть — дело святое, так, кажется, говорят.

— Я хочу узнать, кто убил дядьку, — сказал я. — У меня на то свои причины.

— Свои причины. Теперь вы толстосум.

— При чем тут это?