Дуракам всегда везет!

Тут только до меня дошло, что звук шагов, звучащий у меня в ушах, существует на самом деле, а не только в моем представлении. Над нашими головами действительно кто-то ходил, шурша каким-то сыпучим материалом вроде щебня.

– Так, – сказала я, – сидите здесь, пьете кофе. Ждете меня.

Они застыли в напряженном, уважительном молчании. Я встала, подобрала среди кучи осколков стекла у окна свое никелированное оружие и вышла из комнаты.

ГЛАВА 4

Пусть попьют кофе без меня. Терпеть не могу растворимый кофе. Даже самый лучший. Так же, как сухое молоко или бульон в кубиках. Но если сухое молоко – это просто абсурд, бессмыслица, издевательство над здравым смыслом, вроде «сухой воды», то растворимый кофе – это кощунство. Издевательство над моим вкусом. Настоящий кофе должен быть в зернах, которые я сама буду молоть так, как только я считаю нужным, и варить его тоже буду я сама, только так, как мне нравится. И вкус у него получится очень и очень индивидуальный. Мой вкус. Такой же специфический, как и мой характер. Такой кофе я люблю.

А растворимый кофе… Пить его – все равно что есть мясо, которое кто-то для тебя предварительно разжевал… Из особого расположения к человеку я, конечно, могу себя заставить выпить чашечку. Одну. Но под любым предлогом стараюсь от этого увильнуть. Поэтому шаги на чердаке раздались очень кстати.

Рассуждая таким образом, я выбралась из квартиры снова в холл одиннадцатого этажа и после недолгих поисков отыскала дверь, ведущую на чердак. Она была сделана вровень со стеной, выкрашена той же краской, что и стена, и поэтому малозаметна для беглого взгляда.

Замок в двери был безнадежно испорчен. Видно, открывали его не деликатной и умелой шпилькой, какая служит в таких случаях отмычкой, например, мне, а чем-то упрямым и прямолинейным вроде стамески или напильника. Короче, замок был грубо изнасилован без всякой заботы о том, чтобы им можно было пользоваться в дальнейшем, а только с тупым упорным стремлением к результату. Одно это уже как-то характеризовало человека, который открывал его, а я почему-то была уверена, что взломал дверь именно тот, кто сейчас бродил наверху.

За взломанной дверью оказался небольшой узкий коридорчик с двумя крутыми лестничными пролетами. Преодолев ступени железной лестницы, я оказалась перед еще одной дверью. Она была не только не заперта, в ней даже сам замок отсутствовал, вырванный с корнем. Свежие края взлома говорили о том, что сделано это совсем недавно.

Когда я открывала эту изуродованную дверь, она предательски заскрипела. Если на чердаке кто-то был, он наверняка слышал этот громкий скрип, потому что на чердаке было достаточно тихо и каждый звук раздавался отчетливо и как-то подчеркнуто вызывающе. Еще не сделав и шага по чердаку, я себя демаскировала.

Впрочем, сделав этот шаг, я убедилась, что ходить по чердаку бесшумно просто невозможно. Пол его был засыпан не щебнем, а шлаком довольно крупного размера, круглые шарики которого расползались под ногами с характерным и далеко разносящимся шуршанием.

За что я люблю внешние обстоятельства – так это за их демократизм. Они одинаковы для всех участников события. Наступает полное ситуационное равноправие. Я не могу двигаться бесшумно? Я лишена этого преимущества перед противником? Но ведь и противник может бесшумно только стоять на одном месте. Двигаться бесшумно он не может точно так же, как и я. В этом мы с ним равноправны. А это меня устраивает. Я могу уже хоть как-то следить за его действиями. Вернее, за их несовершением. Контролировать сохранение противником пассивного состояния.

Я размышляла сама с собой, а тем временем потихоньку продвигалась вперед и осматривалась в этом очень странном и непривычном для меня помещении. Сколько раз приходилось мне бывать на чердаках, сколько раз они спасали мне жизнь, помогали обмануть преследователей или, наоборот, объект моего профессионального внимания… Я облазила, наверное, чердаки половины зданий центра города, и уж, во всяком случае, на чердаке любого из серийных домов я чувствовала себя с уверенностью рыбы в воде. Потому что чердаки серийных домов до такой степени серийны, что их просто не отличишь иной раз друг от друга.

Но то, что я видела сейчас, я видела действительно впервые. Причина, наверное, была в планировке одиннадцатого этажа и надстроек к нему в виде соляриев и вторых уровней. Я уже говорила, что еще в холле поняла, что чердак представляет собой широкое кольцо вдоль периметра дома. Если бы я судила о его планировке только изнутри, я бы ни за что об этом не догадалась. Внутри это был лабиринт Минотавра, а не чердак. В расположении его коридоров, проходов и переходов, тупичков и небольших «лужаек» не было никакой логики. Стены коридоров стояли под любыми углами друг к другу, иногда и просто изгибались неровной плавной линией, доходили то до самой крыши, то только едва возвышались над самой моей головой.