Дураки

По дороге к машине, у Ярославского вокзала Катин в нетерпении кинулся к автомату, чтобы позвонить. Пальто распахнуто, яркий шарф, цветной галстук... Кейс от возбуждения он поставил прямо в слякоть.

— Спасибо, все хорошо, — донеслось до Дудинскаса из приоткрытой будки. — Договорились чуть-чуть доработать... С учетом замечаний, чисто технически... Будем готовить опытную партию... Спасибо! Вас так же!

— Вы кому звонили? — не поверил себе Дудинскас. Таких идиотов ведь не бывает. «Спасибо, все хорошо». Неужели его прямо так с самими соединили? Отчего же он позвонил из автомата? В машине ведь радиотелефон...

И, крепко пожав друг другу руки, они расстались. По мнению Катина, до вечера: «В поезде все обговорим». По мнению Дудинскаса — навсегда.

Пора признать. Эту историю он проиграл.

иначе не хотелось

— За семь лет в человеческом организме меняются все клетки, — сказал Гоша Станков, когда Катин уселся в притормозившее такси.

— Ты это о чем?

— Ровно семь лет. Ровно семь мы с тобой отбарабанили. Я так долго на одном месте ни разу в жизни не работал.

— Ты теперь куда? — спросил Дудинскас.

— Я все-таки человек служивый, партийной закваски, — сказал Гоша Станков. — Я привык — куда пошлют, ну, предложат,по-новому.

— Тогда поехали в ЦДЖ, — тут же предложил Дудинскас, вспомнив былое, вспомнив, как аппетитно шкворчала знаменитая домжуровская поджарка на углях. Десять, двадцать, тысячу лет назад...

Гоша Станков почему-тосогласился.

— Можно, наверное, было как-то иначе... — задумчиво сказал Дудинскас уже в машине. — Не сейчас, а с самого начала...

— Не хотелось, — согласился с ним Гоша. — А ты-то теперь что собираешься делать?

Виктор Евгеньевич засмеялся.

1996,1999

осторожно. переход... [эпилог]

«...На открытом партийном собрании писателей в понедельник я попросил слова, чтобы предложить проект резолюции. Все с теми же требованиями осудить случившееся 30 октября, провести расследование и наказать виновных.

"Писатели Республики считают своим гражданским долгом выразить протест... Требуем положить конец кампании инсинуаций и клеветы на интеллигенцию... Выражая свое возмущение... Считаем необходимым направить телеграмму в Политбюро ЦК КПСС..."

Слова мне не дали.

Подойдя к микрофону, я попросил все же меня выслушать. Мы ведь не на улице — в родной писательской организации. А тем, которые в президиуме, хватит извиваться, как на сковородке. Недолго и позвоночник повредить.

Председательствующий поэт и секретарь Союза писателей Гил Нилов важно восседал. Но тут, оставив важность, коршуном взлетел на трибуну:

— Не хотел бы я, чтобы выступивший тут оратор на собственной шкуре прочувствовал, каково нам на этой сковородке, — стройный и высокоосанистый Нилов вступился за свой позвоночник.

— Я протестую, — поднялся в президиуме пожилой человек с множеством наградных колодок на выходном коричневом пиджаке. — Я пришел на партийное собрание, а его превращают в митинг. Я вступил в партию во время войны...

— Во время войны ты служил в заградотряде. И стрелял только по своим, — раздался с галерки чей-то негромкий, но всеми услышанный голос.

— Присутствие на собрании беспартийных не позволяет нам выработать правильное решение, — засуетился по тревоге вызванный и сидящий рядом с Ниловым первый секретарь горкома партии Галков. — Есть предложение, попросить постороннихудалиться.

Вытурили из "родного дома", еще и обозвав.

Антон Небыль, сивогривый, огромный и сутулый, как белый медведь, поднялся и в наступившей вдруг гробовой тишине большими, неслышными по ковровой дорожке шагами направился к выходу...

Это было уже слишком. Как-то забыли, что он беспартийный, хотя и народный.

— Надо вернуть, — зашумели в зале. Но не громко.

Антон Небыль не слышал. Старый и старой школы человек, он, видимо, считал ниже своего достоинства расслышиватьробкие голоса.

— Надо вернуть, — согласился президиум.

Но Небыль уже ушел, не проявив и грана медлительности, недостойной Народного поэта в почтенном возрасте.

Партийное собрание продолжалось три дня. В конце концов приняли текст телеграммы в Москву и с чувством исполненного долга разошлись.

Но ее никто не отправил. Испугались гнева местных начальников? Не захотели прогибаться перед начальниками московскими, жалуясь на своих? А может, как раз и прогнулись перед столичными, не осмелившись потревожить?» [113]

возвращение блудного сына

Виктор Евгеньевич Дудинскас, снова писатель, вернувшийся на стезю,непривычно свободный от пут собственности и исполненный предощущением новых поворотов судьбы, остановился у парадных дверей особняка Дома писателя, куда он был письменно приглашен на заседание правления.

Рядом с дверями красовалась табличка:

УПРАВЛЕНИЕ ХОЗЯЙСТВОМ

Главное Управление Административных Зданий

Строение № 6

Дудинскас пожал плечами и, потянув на себя, открыл дверь с волнением блудного отрока, ступившего на порог отчего дома.

ничего не изменилось?