Дураки, дороги и другие особенности национального вождения

За полчаса поменяли, рванули дальше. Но Господь, видимо, очень не хотел, чтобы мы к Дюжевой успели: у Мелитополя кончились тормоза. Как выяснилось потом, кто-то из нас при замене редуктора неправильно установил заднюю тормозную колодку: поршень выперло, и тормозуха вытекла.

Нам бы остановиться, долить жидкость, пусть бы вытекала потихоньку, а мы бы ехали с тормозами, но куда там – уже пахло водорослями, йодом, зеленели вокруг кипарисы, казалось, Ялта – рукой подать, и тогда за руль сел Витька.

Клянусь матерью, мы продолжали идти сто сорок! Без намека на тормоза. Конечно, мы рисковали, но оставался ручник, пониженные передачи, и для шоссе этого было достаточно. Я не помню, чтобы до Симферополя мы создали хоть одну критическую ситуацию.

С содроганием ожидал я горный кусок дороги от Симферополя до Ялты, и вот он начался.

Смеркалось, мы, конечно, опаздывали к столу, но на серпантине этот стол уже казался мне дикостью, речь шла о наших жизнях. Витька был собран, как зверь перед прыжком. Он тормозил передачами до пронзительно-жалобного верещания двигателя, а когда и этого не хватало – ручником, а когда и ручника не хватало – баллонами о бордюрный камень.

Душа моя леденела от страха, но главное – от жалости к моей «блондинке». Ведь я был тогда беден, как студент, а Витька обращался с моим состоянием и гордостью, как с казенным металлоломом. Я проклинал уже и Дюжеву, и ее день рождения, а главное – свой характер, который не позволил мне сказать Витьке ни единого слова протеста.

Кто знает, если б я его сказал, как сложилась бы моя жизнь?..

На въезде в Мисхор, что в тpex километрах от Ялты, у постa ГАИ Витька останавливается. Мы удивленно на него смотрим, а он командует:

– Юрок, б-бери один ка-кавун и иди м-ментам подари, зубы им позаговаривай: на съемки, мол, едем и все такое. Но ровно пять минут. А ты, Вить, на шухере, у «с-стакана», поняли?

Мы понимаем все в секунду: уже темно, а пост ГАИ густо обсажен розами. В начале октября они здесь прекрасны.

На заднем сиденье лежат две литровые бутылки водки, которые мы купили к столу в Харькове, а на полике – три арбуза, которые мы выбирали под Мелитополем. Я беру один и ковыляю на ватных от дальней дороги и переживаний ногах к милицейскому «стакану», уже слыша хруст ломаемых стеблей. Ладони у Витьки-каскадера шилом не проткнешь, как подошва сапог, им никакие шипы не страшны (думаю я с глубоким моральным удовлетворением).

Когда, вволю потрепавшись с ментами, я возвращаюсь в машину, половина ее салона, под крышу, завалена обалденными цветами. Дурман, как в оранжерее или в гробу уважаемого человека. Да, охнет публика за дюжевским столом, если мы его застанем...

Баллоны «блондинки» изодраны в клочья, все диски колес покорежены в утиль, когда она замирает наконец у ялтинской гостиницы «Ореанда». Видели бы вы нашу троицу, движущуюся гуськом в тот исторический вечер по роскошным коврам ее дугообразных коридоров: грязные, черные от полуторатысячекилометрового пути, ремонтов, страданий.

Впереди, естественно, я с такой охапкой роз, что вижу из-за них только потолок. Вторым – Витька-каскадер с литрухой водяры в каждой руке. И замыкает процессию худенький Витек, изнемогающий от тяжести арбузов.

Администраторша и швейцар остолбеневают настолько, что не то что пропусков не спрашивают, слова сказать не могут.

Вдруг из-за угла, навстречу нам, выходит именинница с полным подносом грязной посуды – пир, господа, кончился! Сцена, достойная и пера Гоголя, и кисти Репина: Дюжевой бы, как в кино, уронить со звоном все на пол да кинуться с радостным воплем нам на шеи. Она же нет, как в жизни, ставит поднос на пол и с визгом бросается на шею ближайшему.

Ближайшим оказался, как вы понимаете, я. Но вот как она умудрилась на мне повиснуть и даже чмокнуть меня в щеку – до сих пор не пойму: как же розы нам не помешали?

– Ребята, я знала, я чувствовала, что вы приедете!.. – вот что она при этом вопит.

В общем, банкет после нашего приезда начинается по-настоящему.

Единственная история, которая к автомобилю никакого отношения не имеет. Почти не имеет

Вряд ли можно сказать, что после дня рождения актрисы Марины Дюжевой, на который мы так счастливо успели, я положил на нее глаз – все шло, как шло. Снимались эпизоды нашего фильма, мы с Витькой-каскадером продолжали так кутить по дорогим кабакам, что мне пришлось, истратив свою немаленькую зарплату, продать с машины и приемник, и даже запаску.

Класть на нее глаз было не безнадежно – бессмысленно. Она, со своими сияющими, наивными, детскими глазами, словно принадлежала к другому миру, при ней самые жуткие матерщинники-киношники ни разу даже матом не ругнулись. Она была для всех, как солнышко, – без пятен и пола. Улетала самолетом на какие-то другие фильмы, прилетала, съемки продолжались.

Поскольку мой сосед по номеру Витька не переставал «окучивать» иностранок, то частенько мне приходилось искать ночлег. И частенько я забегал к Маше, которая одна (поскольку прима) жила в двухместном.