Дураки, дороги и другие особенности национального вождения

Пока мы охаем и ползаем на коленях, все исчезают – и группа, и зеваки... Темнеет. Я догадываюсь свою целехонькую машину поставить точно на то место, где приземлилась Виталькина, ориентируясь по отпечатавшимся на асфальте следам. Когда это удается, мороз бежит по коже – я не могу даже приоткрыть свою водительскую дверь, потому что от нее до бетонного Сашкиного кольца всего пятнадцать сантиметров! А по воздуху я пролетел пятнадцать метров!

Все становится ясно – я не учел развесовку «универсала», задок которого гораздо тяжелее.

Утешает меня только одно – на экране это будет великолепно. Где-то на задворках мозга живет и другая мысль: «Дюжева наверняка все это видела, что-то она при встрече скажет?»

Но при встрече вечером в длинном коридоре «Ореанды» Марина встревоженно, но без всякого восторга перед моим геройством спросила:

– У тебя все в порядке? А то слышу со всех сторон: «Гейко разбился, Гейко разбился!» Я ведь там не была, целый день на пляже снималась...

Этот удар я еще могу пережить. Но когда пять минут спустя я вижу в том же коридоре оператора Сашу, который, увидев меня, мечется глазами и телом в желании исчезнуть, то моментально все понимаю: он не снял!

– Понимаешь, старик, – лопочет Саша, – я же в видоискатель смотрю, а там все по-другому... Вижу, летишь ты точно на меня – я и упал на дно кольца, а камера ушла...

Да, перестарался я – слишком хорошо выполнил стереоэффект «полет на зрителя». Мне невыносимо хочется врезать изо всех сил по его мягкой бородатой морде, но вместо этого я несу какую-то чушь:

– Да если б на тебя – никакое кольцо бы не спасло.

– Понимаю, старик, но прости – инстинкт самосохранения...

Я ухожу на улицу, и мне так плохо, как никогда.

Как на машине я обогнал самолет

Однажды, где-то в апреле, я возвращаюсь с работы вечером и застаю дома высокого седого джентльмена, представившегося ленинградским режиссером. Квартира, которую мы с Машей снимаем, совсем без мебели: спим на полу, в двухместном спальнике, а посреди комнаты стоит наш стол – крашенный черной краской ящик из-под апельсинов с чертежной доской вместо столешницы.

На этой-то доске и красуется бутылка хорошего коньяка, которую явно принес с собой режиссер. Я на Машу осуждающе смотрю: она ведь на втором месяце. Она в ответ точно так же смотрит на меня: естественно, она не пьет, тем более что бутылка еще запечатана и не иначе как ждет меня.

Ситуация такова: режиссер запустил картину по сценарию, написанному под другую актрису. Та согласилась сниматься, но уже перед самым выездом в экспедицию оказалось, что она рожает, причем где-то за границей.

– Ужас ситуации в том, что ящики с реквизитом уже запакованы, через неделю съемки на Терском конезаводе под Пятигорском, а героини нет, – говорит режиссер. – Если Маша согласна, ее утвердят без проб, но через неделю надо уже быть в Пятигорске...

– Простите, – говорю я, потому что они оба на меня смотрят, – а почему съемки на конезаводе?

– Дело в том, Юра, что я снимаю фильмы на спортивные темы, и нынешний сценарий называется «Девушка и Гранд». – Режиссер извлекает из портфеля пухлую самодельную книгу. – Вот он. Это о верховой езде.

– С девушкой ясно, а кто такой Гранд?

– Гранд – это конь, ее воспитанник и друг.

По нашим с Машкой лицам режиссер понимает, что его сегодняшний визит не удался.

– Ужас вашей ситуации понятен, – ставлю я точку над «i». – Но Маша не сможет сниматься, потому что она беременна.

– Как? – Режиссер удивленно смотрит на плоский живот моей жены. – И сколько уже?

– Второй месяц.

– Ничего страшного, мы все отснимем за май, и на экране ничего еще не будет видно.

– При чем здесь экран?! А о ней вы думаете? Как она поскачет на лошади? Не будете же вы утверждать, что в такой картине ей хоть немного не придется этого делать?

– Буду! Даю слово, что к лошади она и близко не подойдет: у нас есть прекрасная дублерша, мастер спорта и вылитая ваша жена.

И все же я говорю «нет», и вижу, как это Маше приятно. Режиссер идет в танковую атаку с применением химического оружия – коньяка, а потом – оружия особой разрушительной силы – лести. Он расписывает популярность моей жены, забыв под кого написан его сценарий, вскользь называет примерную сумму ее гонорара, добавив, что там она – «из кадра в кадр», и в конце концов клянется, что берет полную ответственность за наше будущее потомство.

– Смотри сама, – говорю я ей в конце концов, хотя и так уже все ясно.

Режиссер откланивается, а Дюжева обещает сегодня же прочитать сценарий и завтра утром позвонить.

– Ну что, собираем вещи? Разъезжаемся? – спрашиваю я, когда она с ногами и сценарием забирается в наш многострадальный спальник. – Дан приказ – ему на запад, ей в другую сторону?

Дело в том, что мне в это же время тоже надо уезжать – руководить испытаниями в Никополе, под Днепропетровском. А потом у меня сессия на заочном отделении прозы Литинститута, и вместо меня останется на испытаниях сменщик. Вырисовывается шикарная перспектива – если я сдам сессию сейчас, досрочно, то смогу махнуть в мае к Машуньке на съемки, в Пятигорск!