Дураки, дороги и другие особенности национального вождения

Она ключом открывает, видит, что темнота, меня как бы дома нет, и ручонкой нашаривает выключатель. А я – хоп холодной резиной ее запястье! Она: «Ой!» И на руки мне без чувств падает.

Эпизод третий.

– Знаешь, Юрок, б-б-баб надо учить. Варганю я однажды на кухне ужин. А моя к ящику прилипла – навсегда. А я ее хочу. По-черному. Но вижу, что сегодня это бесполезно. «Морфей, Морфеюшка, ты мой самый желанный мужчина», – скажет мне она, когда ящик погаснет, и я буду чувствовать себя идиотом. Ладно, думаю, сейчас ситуацию сломаю. Беру маску пластиковую телесного цвета, обливную, по лицу сделанную. Эти маски для того, чтобы фейс не поранить, когда им двойные рамы прошибаешь. Надеваю ее на рожу и ору над плитой, как две сотни ишаков: «А-а-а!! Об-ва-рил-ся!!!»

Она влетает на кухню, видит мою мертвую нечеловеческую рожу, и – ох! – опять вырубон, еле-еле успел ее поймать. П-п-переломил ситуацию.

Эпизод четвертый.

– Ит-тальяночка у меня была, Юрик, чу-чу-чумовая. Мы с ней сознание в постели теряли – оба. А тут вывожу я ее однажды из гостиницы «Россия», поздно-поздно уже, зима. Остановился шнурок завязать, а какой-то чурек в ондатре мимоходом у нее изо рта сигарету выхватил и что-то ей вякнул по-хамски, как проститутке. Ну я за шкирман его взял, а рядом телефонная будка стояла, так я этим чуреком все ее три стекла и высадил. Он все понял и извинился, как мог. Но не успели мы за угол зайти, менты скрутили меня, суд, три года дали – чурек секретарем каким-то оказался...

Отсидел-то я два за примерное поведение и еще за то, что всю зэковскую столовку мозаикой выложил – Володька Ленин там рукой на волю показывал.

Выложить-то выложил, но в ночь перед свободой я в ту столовку опять через окошко проник и Володьку зу-зу-зубилкой счистил. До цемента.

...На заднем сиденье моего «Москвича», следующего рейсом Москва – Ялта, сидит Витька Дурицын, звукооператор нашей картины. Он худой, смуглый, интеллигентный, похож на мушкетера, классно играет на гитаре, пишет стихи и музыку.

Итак, мы едем в Ялту. Собственно, мы оттуда и приехали два дня назад, из Ялты в Москву, за запчастями для директорской машины, которую я размолотил. (Но об этом ниже, в подглавке «Когда каскадеры плачут».) Приехал на завод, рассказал бывшим коллегам по рулю о своем каскадерском горе – за один день нашли они все необходимое, денег не взяли с меня, хотя могли бы те же запчасти толкнуть кому угодно, да еще и с работой по установке. В общем, в глазах у меня щипало, когда я им руки жал, по плечам хлопал – братство испытателей ни с чем не сравнимо.

А теперь вот возвращаемся мы обратно – из московской слякоти и холодрыги к теплому морю и красивой жизни.

Обожаю дальнюю дорогу. И дело вовсе не в цели, которая в конце ее, а в самой дороге. Когда машина хороша, в магнитофоне музыка, хорошая сигарета, термос с кофе и пара бутербродов, когда собственного тела не чувствуешь, оно как бы часть машины, когда каждое ее движение предвидишь за долю секунды до того, как оно происходит, и все они понятны и естественны, дальняя дорога – наслаждение.

Отравляет его только присутствие Виктора, еще большего профи в этом деле, но пока он помалкивает, не долбит меня, но и не хвалит, вроде бы моя езда его устраивает. Я же стараюсь не выпендриваться перед ним, сохранять свою манеру ехать так, как ехал бы, будучи в одиночестве, – опасно на дороге влезать не в свою шкуру, даже ненадолго.

Едем весело и ходко, в сигаретном дыму, хохоча, не замолкая ни на секунду, даже музыка нам не нужна – анекдоты, истории про баб. Несмотря на руль, я – полноправный участник происходящего, дорога мне не мешает, она в подкорке, на автомате... нет, скорее в подкорке и на автомате треп, да и Витька, вижу, ни на мгновение от дороги не отключается – профессионал есть профессионал. Кстати сказать, нет большей муки для Мастера, чем сидеть в автомобиле не за рулем.

Но настоящее веселье наступает в нашей машине тогда, когда кто-то вспоминает, что сегодня у Дюжевой день рождения. Тут же прикидывается пройденный путь, оставшийся делится на реальную для симферопольский трассы среднюю скорость, и выясняется, что к праздничному столу Машуни, за который наверняка сядет вся съемочная группа и за которым не раз пожалеют о нашем отсутствии, мы должны попасть в самый разгар, часикам к семи вечера, – вперед!

Как бы сама собой, плавно, естественно, растет скорость – вот уже мы идем сто двадцать – сто тридцать, вот уже сто сорок, разговоры притихают, дорога подсыхает, становится шире, посты ГАИ на ней мы знаем с закрытыми глазами – вперед, вперед, вперед!

Но нет добра без худа – сразу за Харьковом завыл редуктор. Думали, что дотянем, но «Москвич» не «Жигули» – километров через сорок редуктор замолотил по-черному. Надо вставать, иначе заклинит, и тогда на такой скорости – три молодых, красивых трупа. Запасной редуктор, естественно, у меня имелся.