Дураки и умники. Газетный роман

И вот он действительно встает и идет. Но сначала, не зажигая света, на ощупь находит и надевает костюм и галстук, ботинки и плащ и даже зонт берет в руки и так, в полной амуниции выходит из квартиры, пробирается в темноте на лестницу, чтобы не шуметь лифтом, и выходит из подьезда. А там уже стоит и ждет его служебная машина, только почему-то не белая, а черная, и водитель незнакомый, но знает, куда везти Борзыкина, и везет молча по темным, пустым улицам. Борзыкин не понимает, куда они едут, но тоже знает, что ехать нужно, молча смотрит в окно и вскоре соображает, что едут к центру города. Квартала за два до площади машина останавливается, и водитель, не поворачивая головы, говорит Борзыкину: «Дальше пешком». И Борзыкин безропотно вылезает из машины и тут видит, что по обеим сторонам улицы, держась вблизи стен домов, двигаются в направлении площади такие же темные силуэты в шляпах, с портфелями и нераскрытыми зонтами. Еще не понимая происходящего, Борзыкин ощущает какую-то особую важность момента и, гордый своей к нему причастностью, быстро перебегает на другую сторону улицы и пристраивается за каким-то высоким, сутулящимся человеком. Тут же он замечает, что за ним самим пристроились еще люди с надвинутыми на глаза шляпами и кепками, но сколько ни оглядывается Борзыкин, узнать никого не может. Ближе к площади он видит, что сюда стекаются с боковых улиц такие же цепочки людей, следующих строго друг за другом, а на самой площади уже темнеет, чуть колыхаясь, плотная очередь, двойным кольцом огибающая постамент со знакомой трехметровой фигурой, и тянется дальше, к высоким ступеням пирамидой, ведущим в большое, темное, как и все вокруг, здание. Борзыкин напряженно вглядывается в единственное горящее в ночи окно в левом крыле второго этажа, и страшная догадка наконец осеняет его.

Между тем высокие дубовые двери время от времени открываются, на ступени здания выходит неразличимый в предрассветной мгле человек и произносит только одно слово: «Следующий!», после чего снова исчезает за дверью. От очереди поспешно отделяется стоящий впереди и спотыкаясь несется вверх по ступеням за исчезнувшим силуэтом. Борзыкин беспокойно оглядывается по сторонам, ища хоть одну знакомую физиономию, чтобы спросить, выяснить что-нибудь, но все опускают головы или отворачиваются. Вдруг он слышит позади себя сдавленный шепот и, покосившись краем глаза, видит две очень знакомые фигуры, но что-то мешает ему узнать их.

— Ты партбилет взял с собой? — шепчет одна фигура, нервно поглядывая на лестницу. — Там первым делом партбилет спрашивают.

— Взял, взял, — нетерпеливо отвечает другая фигура и прикладывает палец к губам. — Я даже взносы за пять лет уплатил и штампики поставил.

— Куда уплатил? — слышится удивленный шепот.

— Куда, куда… Куда надо. Тсс! Кто-то вышел.

По ступеням, понурившись, спускается человек. Кажется, что плечи его вздрагивают. Очередь молча расступается, и человек медленно проходит сквозь нее как раз рядом с Борзыкиным.

— Ну что там, как? — успевает он спросить расстроенного человека.

— Прогнали. Говорят: недостоин восстановления, — отрешенно отвечает человек, и Борзыкин узнает в нем председателя областного комитета по управлению имуществом Ручкина.

— А что спрашивают? — Борзыкин хватает Ручкина за рукав и держит, впрочем, тот не сопротивляется. — Последнюю программу партии спрашивают? У меня законспектировано!

— Какую там программу! Что делал после 19 августа 1991 года, они спрашивают! В каких партиях состоял, за кого голосовал на выборах с 89-го по 96-й год… — Ручкин махнул рукой и пошел прочь, но пройдя пару шагов, обернулся и поманил Борзыкина пальцем. Тот подбежал с готовностью.

— Тебе лучше не ходить, ты у них в черном списке, в первой десятке значишься, где-то под шестым номером, сам видел.

— Я? Да как же… При чем тут я?.. — Борзыкин беспомощно оглянулся и кинулся назад, в очередь, но она уже сомкнулась, и он не мог теперь определить места, на котором только что стоял. Все стоящие были на одно лицо и даже не смотрели в его сторону.

— Говорят, его надо просить, — услышал он уже знакомый шепот. Все те же две темные фигуры с благоговейным страхом, задрав головы, вглядывались в бронзовую спину.

— Каяться, говорят, надо и просить у него прощения. Даже, говорят, свечку можно поставить.

Фигуры отделились от очереди и полезли на газон. Зайдя спереди постамента, они бухнулись на колени и стали неистово биться лбом о гранитную плиту, при этом один из них крестился, а другой, напротив, вытягивался на коленях и отдавал честь, как на параде. Как только эти двое отошли от очереди, Борзыкин попытался втиснуться на их место, но его грубо отпихнули, зашипев с разных сторон: «Вы тут не стояли!»

Бедного Борзыкина прошиб холодный пот, и он даже застонал жалобно и тонко.

— Ну чего ты, чего? — мягкая рука мадам Борзыкиной погладила его по плечу. — Говорила же тебе, не ешь на ночь борщ, опять кошмар приснится.

Борзыкин открыл глаза и некоторое время водил дурным взглядом по потолку, на котором раскачивалась узорная тень оконной гардины.