Дураки и умники. Газетный роман

Тем временем в городе одно за другим открывались новые издания. Многим вдруг захотелось попробовать свои силы и выпускать собственную газету, стряпали их почти в одиночку, в лучшем случае собравшись вдвоем-втроем, и первые два-три номера получались даже ничего, но вскоре выяснялось, что газета не раскупается, заработать ничего невозможно, росли долги, и некоторые, помучившись месяц-два, закрывались, другие тянулись, надеясь неизвестно на что, на какое-то чудо, и еще больше влезали в долги. Типография в городе была одна — «Советский Юг», и все тащили туда свои самоделки, которые директор Марчук называл презрительно «стенгазетами» и печатал их фактически в долг. Но в какой-то момент он решил закрыть эту лавочку и объявил всем, что будет печатать тиражи только с предоплатой, после чего несколько новых изданий сразу приказали долго жить. Жора снимал то для одной, то для другой газеты, редакторы — в основном бывшие его коллеги по «Южному комсомольцу» — обещали заплатить, как только заработают первые деньги, но никто не платил. Одно время он устроился в «Вестник администрации». Редактором там сидел совсем уже пожилой человек, бывший помощник первого секретаря обкома Василий Григорьевич. «Вы эти свои комсомольские привычки бросьте!» — говорил он Жоре, намекая на всем известное его пристрастие. Однажды редактор застукал его на месте преступления — как раз зашел Сева, и они выпили всего-то ничего — полбутылки, но был скандал, и Жоре пришлось уйти.

В ноябре 93-го приезжал Аркаша Зиберт, показывал свои снимки расстрела Белого дома, хвалился, что хорошо продал их в один американский журнал и даже подарил экземпляр этого журнала Жоре — как старому другу. Придя домой, Жора вырвал разворот с Аркашиными снимками и застелил им мусорное ведро.

А в 95-м «Южный комсомолец», в который он все еще надеялся вернуться, неожиданно обанкротился и закрылся. Теперь уже насовсем. И тогда Жора пошел на поклон к Борзыкину, с которым был в контрах и принципиально не хотел иметь дела. Когда-то давно, когда все они еще работали в одной редакции, он пытался совратить его Таню и совратил-таки, но Жора узнал об этом самым последним и даже ходил бить морду Борзыкину, их разняли в кабинете прибежавшие на крик секретарши Томы сотрудники. Теперь Жора пошел к Борзыкину проситься на работу, и тот сделал вид, что ничего такого между ними никогда не было, и он рад видеть Жору, обещал взять его на работу, но через какое-то время Жора узнал, что взяли Аркашу Зиберта, который решил срочно вернутся в родной город, так как в Москве у него неожиданно возникли какие-то неприятности.

И тогда Жора Иванов, классный фотокор, 47 лет от роду, понял, что ловить больше нечего, продал всю свою аппаратуру и пошел вахтером в гарнизонную баню. Жора дежурил там сутки через двое, платили немного, пока хватало только рассчитаться с долгами и немного послать Сережке в станицу, но Жора смирился и в свои законные выходные дни валялся на диване с книжкой, а книжек у него собралось в прежние еще годы много, потому что из каждого гонорара он что-нибудь обязательно покупал, но не в магазине, а на черном рынке, и потому книжки у него подобрались хорошие, редкие, только читать раньше было некогда, он все откладывал на потом, и вот это время наступило и можно было читать с утра до ночи, и он читал, или просто лежал, ни о чем не думая, или гулял с Шариковым по улице, или сидел под каштаном.

Пес проглотил добавку и залез под стол, а Жора стал думать про Танечку и Сережу, как он часто о них думал, вспоминая время, когда все еще было хорошо, и была работа, и были все вместе. И тут зазвонил телефон. Ему уже давно никто не звонил, и он даже вздрогнул от неожиданности.

— Георгий Иванович? — сказали в трубке, голос был знакомый, но сразу не сообразить, чей. — Привет, старик! Не узнаешь? Это Зудин.

Вот уж кого он никак не ожидал услышать. Зудин уехал из города лет шесть назад, сразу после того, как стал — благодаря шумной кампании в его поддержку, развернутой в «Южном комсомольце», — народным депутатом, сначала видели его изредка по телевизору, во время трансляций из Верховного Совета, а после событий 93-го он как-то исчез, потерялся из виду, и где он был и чем занимался все это время — никто толком не знал. Говорили, что Зудин работает чуть ли не в правительстве или даже в Кремле — чьим-то то ли помощником, то ли пресс-секретарем. Да Жора никогда и не дружил с ним особо, так, иногда ездили вместе в командировки, к тому же Зудин практически не пил, так что общих интересов, считай, не было.

— Евгений Алексеевич? — в тон Зудину ответил Жора, и сам удивился, как легко он вспомнил его отчество. — Откуда звонишь?

— Из «Мэдиссона», давай подходи, разговор есть, я в 515-м.

Жора замялся. С тех пор как бывший «Интурист», в баре которого в прежние времена тусовалась по вечерам вся редакция, перестроили в суперотель, Жора ни разу там не бывал. Он представил себе сияющий вестибюль, который видел теперь только с улицы, и себя, в старых джинсах и драных кроссовках, и сказал: