«На Немиге снопы стелят головами, молотят цепами булатными, на току жизнь кладут, веют душу от тела...»
Слово о Полку Игоревом...Колокола Кафедрального собора, обновленного к началу третьего тысячелетия Христова Рождества, звонили к заутрене.
Дудинскас вышел из дома, зябко поежился, нахлобучил кепку, поднял воротник и пошел вниз по улице, ведущей к реке.
Было 30-е октября 2000 года.
сами...У реки, напротив собора, возле того места, где когда-то стоял фонарный столб с листовкой, призывавшей на митинг памяти жертв сталинизма, он спустился в подземный переход.
На ступенях лежали черные кованые цветы.
Так случилось, что он ни разу не проходил здесь за эти двенадцать лет. Хотя жил совсем рядом... Тогда и перехода-то не было.
На бетонной стене мемориальная плита, по решению властей притороченная железными болтами:
«МЫ САМИ СЕБЯ УБИЛИ...»
Сколько же их было, хлопчыкаў i дзяўчат, собравшихся в выходной день послушать на площади музыку? Тысячи полторы — вдруг побежавших, чтобы спрятаться от дождя. И в смерть затоптавших в этом переходе пятьдесят юных тел... Две дивизии спецназа, насмерть схватившись и открыв пальбу — с автоматами и гранатометами, с орудиями, танками и бэтээрами, не смогли бы в те считанные минуты такого натворить... Армия придворных борзописцев и шутов не сочинила бы строчки, изобличающей суть того, что здесь случилось, с большим цинизмом. Чтобы так объяснить все, и оправдать, и обвинить каждым словом... Мы. Сами. Себя.
Сами во всем виноваты, сами себя и убили. В подземном переходе в переходный период этой всегда несчастной переходной, коридорной страны... где душу веют от тела не только сегодня, но с давних языческих времен, когда брат здесь шел на брата...
Мы... Сами... Себя...Впрочем, про то давно уже писано:
«...Со времен Витольда вплоть до наших дней они пребывают в настолько суровом рабстве, что если кто из них будет случайно осужден на смерть, то он обязан по приказу господина казнить сам себя и собственноручно себя повесить.
Если же он случайно откажется исполнить это, то его жестоко высекут, бесчеловечно истерзают и тем не менее повесят.
Вследствие такой строгости, если судья или назначенный для разбора этого дела пригрозит виновному в случае его замедления или только скажет ему: "Спеши, господин гневается", несчастный, опасаясь жесточайших ударов, оканчивает жизнь петлею...»[122]
не ищите виновныхТолько Шурик Лукашонок, самозваный Батька, кричит истошно, еще и Матусевича с Шхермуком изгнав — за то, что «не сумели» уберечь Столяра и всех остальных исчезнувших, а теперь не умеют найти виноватых в их исчезновении. Кричит, изгнав с должностей генералов и призвав своих опричников — всегдашних «майоров», мечтающих еще об одной звезде на погон с зеленым просветом, кричит, жалея их и уговаривая напрасно не мучиться:
— Больше не ищите виновных, не пытайтесь их найти! Виноват только я... Но судить меня будут лишь тогда, когда мне откажет в доверии избравший меня народ. Тогда они, все эти исчезнувшие, захватят власть и без суда и следствия — вы хорошо знаете, как это делается, — посадят меня на кол. Под одобрительные вопли своих западных наставников, уже выделивших на это восемьсот и пять десятых миллиона долларов...
независимая защитаНазавтра известного адвоката и правозащитника Игоря Догоняйло спросили, что будет после того, как Батька перестанет быть всенародно избранным. Тот, не задумываясь, ответил, что конечно же Шурика Лукашонка будут судить. Тогда адвоката спросили:
— А ты, Игорь, будешь его защищать?
— Безусловно. Потому что он невиновен. И первое, что я сделаю, так это отправлю его на медицинское освидетельствование. Разве вы не видите, что человек больной.
«конкурс столяров»Так называлась заметка в последнем номере почившей в бозе газеты «Лица», причем на самой последней полосе, да еще и внизу.
Дудинскас в Дубинки уже и не наезжал, это жена его, но не Дубинене, как Толя Феденя, опять перепутав, ее ошибочно в газете назвал, а Дудинскене, придумала провести конкурс, чтобы продолжить начатое ее мужем Виктором Евгеньевичем Дудинскасом «бессмертное» дело народного возрождения.