Дураки

Михаил Францевич, по природе человек азартный, заметно оживился, тут же вызвав свою команду, стал с энтузиазмом раздавать поручения. Но стоило видеть, как повытягивались их «нестандартные» физиономии.

Дудинскаса премьер вскоре отправил, попросив дерзать дальше в том же духе и твердо пообещав через день-два на него выйти, чтобы вывезти на дачу в правительственный комплекс Скворцы и как следует запрячь в работу.

— Как в старые времена, — сказал Капуста, видимо, вспомнив, как Дудинскас выдал на-гора одним махом два десятка страниц антикризисной программы.

Покидая кабинет, Виктор Евгеньевич почти столкнулся в дверях с изумленно отступившим отставным московским полковником Подметалиным, узнал которого он по кудряшкам завитых волос. Из газет Дудинскасу было известно, что последнее время Подметалин подвизался у Капусты пресс-секретарем и главным идеологом в штабе избирательной компании. Они встретились взглядами, Подметалин тут же блудливо отвел взор, и Виктор Евгеньевич понял, в какой вате Михаила Францевича сейчас начнут валять. Как разомнут всю его решимость. Особенно в части сотрудничества с этими «горлопанами» из независимой прессы, союза с которыми все эти подметалы боялись даже больше, чем поражения шефа на выборах[59].

Так и вышло. Назавтра, на встрече со студентами университета, Капуста что-то невнятное промямлил о том, что радиостанцию «Молодежную» он лично не закрывал. Он, мол, вообще демократ, ему только не хватает поддержки...

Это все, что осталось от программы Дудинскаса, с таким азартом воспринятой премьером и кандидатом в президенты от уже утратившей силу власти. Само собой разумеется, что никто Виктора Евгеньевича ни на какую дачу не позвал.

За неделю до выборов, в субботу утром, Дудинскаса все же пригласили, правда, не на дачу, а в кабинет премьер-министра. Но внизу его уже ждала машина, на которой он уезжал в Голландию — закупать-таки оборудование для типографии. Валюты, полученной за визу, как раз хватало на самое необходимое. Тем более что с долгами он благодаря авансу рассчитался.

— Политика политикой, но кто-то должен и бульбу убирать, — объяснился он известными словами Капусты. Михаил Францевич обиделся:

— А я так рассчитывал на вашу помощь.

— Уже поздно, — сказал Дудинскас, нисколько не смущаясь грубостью такого заявления в кабинете, хозяину которого все еще подчинялись армия, КГБ, прокуратура, милиция. — Сейчас вам уже ничем не поможешь. — Не дожидаясь ответа, Виктор Евгеньевич продолжил: — Могу только пообещать вам, что во втором туре я весь в вашем распоряжении... Если, конечно, вы все-таки отважитесь хоть на что-то.

слепые

— Вы думаете, что будет второй тур? — с сомнением посмотрел на него Капуста.

Он подошел к огромному столу, жестом подозвал Виктора Евгеньевича и показал ему последнюю сводку по рейтингу.

Михаил Капуста, премьер-министр, разумеется, уверенно лидировал.

Заглянув в конец сводки и увидев, что подписана она директором Института прогнозных исследований П.П.Федоровичем, Дудинскас усмехнулся.

Павла Павловича Федоровича он хорошо помнил с тех времен, когда тот «добросовестно» душил все живое, ведая в ЦК культурой. Знал, что потом тот оказался в Москве, кажется, секретарем ЦК российских коммунистов.

— Эту туфту вам Подметалин с Федоровичем поставляют? — только и спросил Дудинскас. — Мне остается лишь пожелать вам удачи. — Уже у дверей Виктор Евгеньевич остановился: — В том, что второй тур будет, я не сомневаюсь. Я сомневаюсь только, что вы в него попадете.

всем по заслугам

Выборы Михаил Францевич Капуста продул с треском, в чем Дудинскас, увы, и не сомневался. Продул, несмотря на все старания аппарата, на все подтасовки и приписки. Так же продул, как и грозный, несгибаемый вождь неформалов Симон Поздний, как и мягкий любимец интеллигенции профессор Тушкевич, те, разумеется, без приписок. А проиграли они тому, кто жаждал власти и готов был вцепиться в нее зубами, кто пер вперед, не зная правил, не считаясь ни с кем и ни с чем, кого сразу угадали, на кого стали, сдавая Капусту, работать Подметалины и Федоровичи, милиционеры, управдомы, пенсионеры, аппаратчики, комсомольцы и кэгэбисты, местные и московские, — все.

Трудно представить себе человека, который получил бы власть с большим на то правом — при его решимости стерпеть все, отдать все, на все пойти, сделать невозможное. Даже поумнеть. Причем настолько, чтобы не позволить себе ни одного неверного шага.

Между первым и вторым турами Шурик, как называли его близкие друзья, а потом стали называть только недруги, парился в бане. Он всегда старался быть в хорошей физической форме.

— Ты что, гад, делаешь, — закричал он с полка приятелю, — ты ж меня комелем бьешь!

— Может, раз в жизни такая возможность, — пошутил тот, — звездануть от души президента.

— Тогда бей! Бей, сука, бей, бля, не жалея, бей, сколько надо! Потом я тебе верну...

глава 7 возвращение долга