Дураков нет

В Норт-Бат и из Норт-Бата вело всего полдюжины мощеных дорог. Помимо двухполосной асфальтированной магистрали 27А, в черте города переходившей в Главную улицу (Верхнюю и Нижнюю), Бат с соседями – Шуйлер-Спрингс на севере и городками поменьше, вроде Доллсвилла, Шейкер-Хайтс, Уэпфорда и Глена, – связывал пяток узких, на две полосы, шоссе. Была еще новая четырехполосная дорога от Норт-Бата до федеральной трассы Олбани – Монреаль. Новая дорога, продолжительностью три мили, проходила по болотистому участку, отделявшему Бат от федеральной автострады; на этом-то участке, если верить огромному щиту, вкопанному на обочине, и должен был появиться луна-парк “Последнее прибежище” на пятьсот акров, “феерия водных и русских горок, городка Дикого Запада и волшебной деревни, где оживают герои сказок”. Почти весь щит занимала ярко раскрашенная физиономия клоуна, от которой – возможно, из-за похабного оскала – веяло больше жутью, чем весельем; поговаривали, что маленькие дети, которым матери показывали этот щит, с испугу заливались слезами. Взрослых смущало, что неподалеку от щита, перед самым въездом в Норт-Бат, располагалось новое кладбище – голое, ни деревца, с горизонтальными (по большей части) надгробиями. Предполагалось, что после начала строительства парка развлечений кладбище придется перенести. Горожане уже мрачно шутили насчет соседства двух “последних прибежищ”.

В то утро благодаря торжественному открытию возле съезда с автомагистрали нового супермаркета мимо щита с демоническим клоуном машины проезжали чаще обычного. Как правило, это были домохозяйки, спешившие обратно в город – с покупками в багажниках и на задних сиденьях своих фургонов и универсалов. В новом нарядном магазине они, увлекшись, накупили в два раза больше привычного – в частности, то, чего не было в старом супермаркете Норт-Бата. На обратном пути домохозяйки сильнее обычного давили на газ, размышляя о том, что и денег, и времени потратили больше, чем планировали; на обочине их приветствовал пугающий призрак в образе автостопщика, пытавшегося остановить попутку до города. Эти домохозяйки – у многих в машине сидели маленькие капризные дети – были не из тех, кто берет даже прилично выглядящих попутчиков, а потому им и в голову не пришло остановиться ради этого голосующего, с ног до головы облепленного грязью до такой степени, что пролетавшие мимо домохозяйки принимали его за беглого заключенного (хотя в радиусе ста миль от города не было ни одной тюрьмы) – наверняка убийца, который всю ночь прятался на болотах, скрываясь от собак. А может, его похоронили заживо на кладбище неподалеку, он выбрался из гроба и прорыл себе лаз из могилы. Обычно автостопщики хотя бы старались принять вид дружелюбный или, если не получалось, жалобный, этот же выглядел угрожающе. Казалось, что в кулаке с оттопыренным большим пальцем он сжимал гранату. Одна молодая женщина за рулем универсала, нагруженного продуктами, приблизившись к автостопщику, даже вильнула в левую полосу, словно опасалась, что он бросится к машине и схватится за ручку двери.

Ничего такого у Салли и в мыслях не было. Если он и представлял угрозу, то не такую, какой опасалась молодая женщина. Зверское выражение его лица было следствием того, что он все утро занимался неблагодарным делом, у него болело колено, он засадил пикап в грязь и полчаса тщетно пытался выехать, представляя, что скажет Карл Робак (работать на которого Салли зарекся), когда узнает, что он натворил. “Я ошибся, – скажет Карл Робак, – ты и тут умудрился напортачить” – замечание, которое Салли не желал слышать за пределами собственных мыслей. Всякий раз, когда Карл произносил эту фразу, даже в этих пределах, Салли вышвыривал его в окно. Еще противнее, что Салли казалось, будто молоденький преподаватель философии посмеивается над ним – мол, я же вам говорил, свободы выбора не существует.