Дураков нет

Тут в дверях кухни появилась мать мальчика, мигом сообразила, что к чему, и неприятно улыбнулась мужу, Питеру, он как раз покинул бывший кабинет, где в ту же минуту зашелся в плаче младенец. Окруженный онемевшими взрослыми, Шлёпа продолжал колотиться, орать и брызгать мочой; игнорировать его было невозможно, равно как и принимать всерьез.

Роберт Холзи наблюдал за происходящим из гостиной и даже не пытался выбраться из кресла. По его подсчетам, подтвержденным мнениями многочисленных докторов, жить ему оставалось от силы месяца три, и на всю эту суету он смотрел с отрешенным, почти исследовательским интересом. На кухне собрались люди обоих полов, самого разного возраста, Роберт внимательно оглядел каждого – и свою несчастливую дочь Веру, и ее многострадального мужа, и бывшего зятя-калеку, Салли, и отца вопящего мальчика, Питера, и его высокую, нескладную, грустную жену, и самого мальчишку, своего правнука, полного жизни и сил (он по-прежнему держался за пенис). Роберт Холзи оглядел их всех, подумал, что любит их всех, но даже если бы следующий вдох чистого кислорода оказался для него последним, он не согласился бы поменяться местами ни с кем из этих людей; с этой мыслью он закрыл глаза и снова уснул, так и не разгадав загадки, не разрешив тайны.

* * *

Едва Шлёпа вылетел из ванной, как его брат Уилл запер за ним дверь. Он не боялся, что его выпорют. Отец никогда не порол его больно. Не боялся он и что его будут стыдить за сделанное. Его юная жизнь изобиловала неловкостями, и Уилл сносил их со взрослым смирением. Боялся он только своего младшего брата, тот не давал обещаний миловать, да и не сдержал бы слова, даже если бы дал. Шлёпа был мальчишка без чести, мальчишка, рожденный мучить других мальчишек, даже тех, кто старше и больше. Уилл до глубины души боялся Шлёпиного бесстрашия, из-за которого, вкупе с прекрасной памятью, тот был грозным противником. Уилл знал, что родители этого не понимают. Им претила трусость Уилла. “Ты же старше, в конце-то концов, – пристыдил его как-то отец. – Он маленький. А ты большой. Или ты всю жизнь намерен бегать ябедничать папочке с мамочкой? Это… – отец примолк, подбирая нужное слово, – ненормально”.

Уилл считал, что ненормален как раз Шлёпа. Ненормально то, как брат с прищуром смотрел на Уилла, измышляя очередной террористический акт, точно хотел сказать, что как только он все хорошенько обдумает, Уилл получит по полной. Ненормально и то, что Шлёпу ничего не пугало. Он не боялся даже деда Салли, похожего на убийцу, как их показывают по телевизору, – хромой, с ухмылкой, весь в грязи. Уилл любил деда, хоть и знал, что вроде как не должен. Но дед Салли, по крайней мере, попытался приструнить Шлёпу – сказал, чтобы тот больше не смел шлепать его по колену. Откуда ему было знать, что Шлёпу не проймешь ничем и что вчерашнее нападение на деда дало понять Уиллу: его брат достиг нового уровня дерзости и коварства? Он взаправду напал на взрослого и причинил ему боль. Уиллу никак не удавалось втолковать отцу, что Шлёпа действительно причиняет боль, – отец полагал, что Шлёпа для этого слишком маленький. Но Уилл-то знал правду. Шлёпа причинял боль профессионально. Вручал ее, как подарок. Тебе это понравится, читалось на его лице.

До недавнего времени Шлёпа больше всего любил подойти сзади и ущипнуть побольнее. Он каким-то образом узнал, что кожа с внутренней стороны руки, сразу над локтем, особенно чувствительна, и, дождавшись, пока Уилл повернется спиной, подкрадывался и щипал его большим и указательным пальцами. Шлёпа неустанно совершенствовал прием, от которого его брат неизменно подпрыгивал и вскрикивал от боли. Синяки, оставленные Шлёпой, не успевали сойти – он всегда щипал за одно и то же место, стараясь, чтобы поврежденная кожа и лопнувшие кровеносные сосуды не зажили. А на днях Шлёпа зашел еще дальше. И за столом, встретившись взглядом с Уиллом, показал ему вилку с острыми зубцами.

Уилл только и думал, как бы не выпустить Шлёпу из виду и не повернуться к нему спиной. Успокаивался он, лишь когда брат спал. Каждый вечер Уилл не смыкал глаз, дожидаясь, пока Шлёпа крепко уснет, и напоследок думал перед сном, что должен проснуться раньше брата. Шлёпа, кажется, догадывался, что занимает все мысли старшего брата, и гордился тем, что превратился в его кошмар наяву.

И вот сегодня Уилл наконец отомстил за себя. Ни прощением, ни уговорами, ни радикальной политикой умиротворения Шлёпу было не пронять, и Уилл заподозрил, что брат просто не может не нападать. До недавнего времени Уилл всеми правдами и неправдами силился избежать большей жестокости. И лишь теперь осознал, что боялся зря. Если бы Шлёпа был способен на большую жестокость, уж он бы это доказал. И когда Уиллу представился случай отомстить, он ухватился за эту возможность.