Дуралекс

 - Ни в коем случае! — возразил мой собеседник. — Ведь недаром этот процесс называется реинкарнацией. Вдумайтесь в значение этого слова, мистер Додж!

 Я попытался последовать его совету и вдуматься, но сделанная мне утром новая инъекция и последующий двухчасовой сон еще не отпустили мой мозг из объятий.

 - Не могу, — честно признался я. — Не могу вдуматься.

 - Видите ли, мистер Додж, — Дарлоу понимающе кивнул с выражением готовности всё мне объяснить. — Вас ожидает совсем не смерть в буквальном смысле этого слова. Вы будете и дальше жить так же как и жили… Нет, вернее, не совсем так. Вы будете жить лучше, потому что вы забудете о своей неудавшейся жизни, о преступлении, которое вы совершили. Вас ожидает реинкарнация, перевоплощение.

 - Моя душа переселится в собаку? — спросил я. — Или… в свинью?.. В комара?

 Дарлоу жизнерадостно и искренне расхохотался.

 - Ну что вы, что вы, — сказал он, отсмеявшись. — Ваша душа, душа преступника, убийцы, ошибка природы, которую…

 - Я не преступник! — возразил я. — Я никого не убивал! Говорю это перед вами, как перед господом богом!

 Он замолчал на минуту, внимательно глядя на меня. Потом пожал плечами.

 - Это неважно, мистер Додж. И вообще, я почему–то хочу вам верить, но в общем–то это не мое дело. Я не выношу приговора и не оправдываю, я…

 - Ну да, — перебил я. — Вы просто палач, всего лишь.

 Он обиженно замолчал. Молчал он не меньше двух минут. Потом служебный долг совладал в нем с обидой, и он продолжал, но уже деловито и официально, без дружеской нотки в голосе.

 - Итак, мистер Додж, в процессе предстоящей реинкарнации ваша душа будет стерта, а на ее место в ваше тело будет имплантирована душа другого человека.

 - Компьютер! — обратился он к монитору. — Меню, база, Имре Додж, показать имплантант!

 На стене позади него, которая, оказывается, представляла собой большую видеопанель, появилась фотография мужчины лет сорока пяти или чуть меньше. Доброе лицо в очках, большие залысины, высокий лоб, мудрый и немного грустный взгляд серых глаз.

 - Перед вами — Оскар Уиджин, — продолжал Дарлоу, обращаясь уже ко мне. — Преподаватель биологии в колледже Брэнтон–Сэндфорд, один из лучших педагогов, занимавшийся, кроме всего прочего, научной деятельностью. Отец трех детей, законопослушный, добропорядочный гражданин. Умер от рака в клинике Хьюстона, в возрасте сорока одного года, на взлете своей карьеры, так и не успев дописать книгу, которую считал делом всей своей жизни и которая несомненно совершит переворот в современной науке. Как думаете, мистер Додж, нужен ли такой человек стране и миру? Справедлива ли была смерть?

 - Ну, смерть вообще редко бывает справедлива, — подавленно ответил я.

 - Именно, — кивнул Дарлоу. — И не кажется ли вам, что справедливость будет восстановлена, если будет произведена замена? Душа преступника и убийцы Имре Доджа займет подобающее ей место в…

 - Я не преступник и не убийца! — перебил я. — Пусть я всего лишь скромный бухгалтер, который ничего не сделал для науки и не воспитал кучу будущих ученых, но у меня тоже есть жена и сын, я тоже приношу какую–никакую пользу обществу, я имею ничуть не меньшее право на жизнь, чем господин Оскар Уиджин!

 Дарлоу терпеливо выслушал меня, дернул бровью и продолжал.

 - Итак, справедливо будет полагать, что душа господина Уиджина, которую, к счастью, успели изъять и законсервировать в момент клинической смерти, продолжит свое существование в этом бренном мире на благо отечества, принеся ему еще немалую пользу как в науке, так и в деле воспитания подрастающего поколения, в котором, хочется верить, будет, со временем, все меньше и меньше Имре Доджей.

 - То есть, вы хотите убить меня, ни в чем не виновного человека, только потому, что душе господина ученого нужно новое тело?

 - Не стоит так искажать реальное положение вещей, — поморщился Дарлоу. — никто не собирается вас убивать. Это во–первых. А во–вторых, вам просто повезло, можно сказать, потому что душа господина Уиджина могла достаться и кому–нибудь другому.

 - Меня вполне устраивает и моя душа, — возразил я.

 - Не сомневаюсь, — кивнул мой собеседник. — Но она не устраивает человечество.

 - И это, по–вашему, не убийство?

 - Убийство, господин Додж, — это то, что совершили вы, — сказал он. — А то, что совершит государство, — это оздоровление генофонда нации. Человек, которого вы убили, давно похоронен и уже наполовину истлел, а душа его — душа, возможно, хорошего и законопослушного гражданина, — навсегда утрачена для человечества вместе с ее знаниями, умениями, опытом, любовью к людям. Вы же — убийца — останетесь жить, как ни в чем ни бывало. Разве что помнить о своей прошлой жизни уже не будете… Теперь вы ощущаете разницу между убийством и реинкарнацией?

 - Нет, — упрямо покачал я головой. — Меня не будет. Будет только оболочка меня, в которой будет жить мистер Уиджин.

 - Посмотрите, — Дарлоу, не оборачиваясь, указал на портрет за своей спиной. — Вот этот человек действительно мертв. И никакой оболочки. Вы хотите сказать, что между вами нет никакой разницы?