Читаем Дуративное время полностью

Многие покупатели думали, будто таким, как охранник, ассимиляция недоступна по генетическому промыслу. Но в один прекрасный день страж-таки ассимилировался, и сделал это очень просто: нацепил милицейскую форму без знаков отличия. И перестал отличаться от славянской милиции. В форме он так изменился, что мог позволить себя ледяное молчание Власти. Ему теперь было незачем крычать про карзынку слишком часто - разве что для удовольствия. И даже щуриться не приходилось, потому что он и так был прищуренный, достаточно ему просто стоять на стреме и страже потребительских карзынок, очень малых. Потому что милицейская форма, в отличие от носителя, замечательно совпадала с отечественными генетическими страхами. Посетители подтянулись и вели себя, как положено: отводили глаза, вздрагивали, нервно хватали карзынку.

- Ты силно умный!... - охранник сделал Барахтелову замечание.

Тот скользнул себе в карман, вынул малиновую книжечку.

- Хочешь такую же?

- Дай пасматрю, - охранник немедленно перешел к переговорам, повинуясь склонности к торгашеству и надувательству, которую впитал с молоком матери. Эту мать он не ценил и не уважал, потому что с момента его появления в магазине она, покойница, успела выслушать со стороны немало оскорбительных слов, которые омрачали ее блаженство.

- Будэт много дэнег, - сказал Барахтелов, умело подстраиваясь под особенности спеллинга.

4

Медор Медовик и сам не гнушался полевой работой. Переделав неотложные дела, он маскировался под рядового пассажира и катался по облюбованному троллейбусному маршруту.

Солидный, с газетой в руках, он чутко прислушивался к чужим разговорам.

Некий мужчина, благоуханный, допытывался у двух барышень:

- Вы знаете, что со второго числа по четвертое идет метеоритный дождь?

- Нам это не интересно.

- Ну, я-я-я-ясно, звезд с неба не хватаете....

Он обнаружил под боком Медовика:

- Вы знаете, что со второго числа по четвертое идет метеоритный дождь?

- Конечно...

- А вы видели?

- Я его устраивал.

- Ну, я-я-я-ясно... - протянул тот разочарованно.

Майор свернул газету в трубочку и сверкнул очками:

- Не скажешь ведь, что я не хватаю звезд, если у меня их до дури, я ими швыряюсь, когда свободен от троллейбуса. Давайте вместе! Хотите?

Звездочет непонимающе молчал.

- Я набираю астрологическую специальную группу, - Медор Медовик распахнул бумажник, набитый поликлиническими талончиками.

5

Блошкина, пожалев его старые кости, отправили в родственные ему регионы.

"Все решается в регионах, товарищ Блошкин, - внушительно разъяснил ему Балансиров. - Вот и поезжайте к себе в регион, где мы имели удовольствие познакомиться. И общими усилиями обезвредить вражеский десант в пятую колонну".

"Круть-круть-круть", - понимающе кивнул Блошкин, и Круть, дремавшая в углу, с готовностью приоткрыла левый глаз.

Как только его утвердили в должности, Блошкин списал себе в книжечку объявление, вывешенное в местном продмаге: "Беременным женщинам и лицам с циррозом печени алкогольные напитки не отпускаются".

Некий возмущался:

- Это почему же? А если беременная мне берет?

- Да с какой стати она тебе водку будет брать?

- А чего?

"Продавщица Жотова, - выводил Блошкин в книжечке, хмуря брови. Директор Жотов".

Покупателя он тоже, конечно, знал лично, но тот, к сожалению, об этом не помнил и часто не узнавал Блошкина.

- Мил человек, - позвал старик и сунул руку в карман, нашаривая талончик в городскую поликлинику. - Поди сюда, что скажу.

Глава 4

1

Ватага старшеклассников, написавших сочинение про картошку, ввалилась в школьный буфет. Кто-то кривлялся, кого-то ломало, иные ржали - громче, чем обычно, ибо пребывали в некоторой растерянности после знакомства с аппаратом доктора Протокопова. Открывшееся давало им полное право кривляться, ломаться и ржать, и этим правом приходилось пользоваться преувеличенно и с оттенком неудовольствия.

Вожак, плосколицый верзила с белыми солеными кругами под мышками пиджака, сделал знак, приказывая замолчать. Он притворился, будто выбирает себе винегрет, тогда как на самом деле начал прислушиваться к разговору нянечки с посудомойкой. Полная, кругленькая нянечка, вожаку по плечо, уронила руки по швам и подалась вперед, заколдованная беседой. Живыми остались только дряблые мускулы ее перестоявшегося лица.

- Небось, пироги пекли? студень варили? салаты готовили? - спрашивала она.

Оказалось, что нет, посудомойка не сделала ни первого, ни второго, ни третьего.

- А я вас понимаю, - сказала нянечка. - Готовишь, а они придут и все сожрут.

Выдержав паузу, она призналась:

- А я всю ночь не спала, сварила ведро студня. Разложила все на двенадцать тарелок. Самой бы все съесть, и не надо ни сосисок, ни колбасы.

Верзила обернулся к товарищам и тихо сказал:

- Берем в кольцо.

Собеседниц окружили, те смолкли.

- Галина Терентьевна, вас вызывают в поликлинику, - с наглым участием, еле сдерживая смех, предводитель молодежного крыла движения УМКА протянул перепуганной нянечке белый талон.

2

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века