Дурдом

Старший следователь по особо важным делам прокуратуры России в который раз терзал второго пилота, который уже начал проклинать день, когда родился на свет.

— Это какие такие геологи в Седом Логе? — иронично вопрошал следователь. — Они снялись два месяца назад. Ах, не знали. Понятненько… Какие такие больные? Холера, чума, сибирская язва? Ах, медведь помял. А мамонт там никого не помял?..

Вскоре начала вырисовываться любопытная и странная картина. Экипаж и охрана были выведены из строя каким-то чрезвычайно эффективным парализующим веществом, установить состав которого не представилось возможным. В рацию, скорее всего, был встроен хитроумный электронный сюрприз. При поступлении сигнала с земли инородное устройство автоматически блокировало ее на определенном диапазоне, который ничего общего не имел со стандартным диапазоном для переговоров летчиков с землей. И когда экипаж был свято уверен, что его ведет служба управления воздушным движением, на самом деле этот труд взял на себя таинственный злоумышленник. Сам технический сюрприз преступники забрали с собой.

Как Божий день было ясно, что не обошлось без участия кого-то из аэропортовских служащих. Кого? Ответ на этот вопрос искать долго не пришлось. После происшествия исчез техник по радиооборудованию, обслуживавший борт двадцать три двести четыре.

Эх, если бы заранее знать, на сколько именно опоздает девушка, с которой у тебя свидание. Тогда можно было бы опаздывать ровно на столько же и таким образом приходить вовремя. Но, похоже, это одна из самых неприкосновенных девичьих тайн. Может быть, и существуют на свете девушки, которые вообще не опаздывают, но мне такие пока не попадались. А вывести научным путем формулу опозданий хотя бы одной отдельно взятой дамы мне никак не удавалось. Впрочем, некоторые закономерности я нащупал. Дольше всего тебя заставляют ждать тогда, когда обстановка наименее благоприятствует этому. Например, хлещет косой мерзкий дождь. Или трещит мороз, превращая твой нос и уши в сосульки. Или, как сейчас, билеты начинают жечь карман, и ты понимаешь, что вскоре долгожданный культпоход в театр сгорит синим пламенем.

Но вот свершилось — Клара выпорхнула из подземного перехода у метро «Войковская» и плавно поплыла ко мне, ловко огибая газетчиков, бомжей, легко двигаясь в часпиковской Московской толпе. Сама непосредственность и непринужденность, она грызла своими белыми ровными зубами «милки вэй» — это в котором «так много молока», и вполне могла рекламировать зубную пасту «блен-дамед» — это которая «лучшее средство против кариеса».

— Как, ты уже здесь? — ее наивные зеленые глаза распахнулись еще шире. — А я думала, мне, как всегда, придется тебя ждать.

Намек понят. Год назад я единственный раз опоздал на целых десять минут, а она единственный раз всего лишь на пять — невероятная и неоцененная в то время мной доблесть.

— А ты уверена, что спектакль без нас не начнут? — саркастически осведомился я. — Где ты ходишь?

Она цепко взяла меня под локоть, так что наманикюренные пальцы впились в кожу через материю пиджака.

— Как, ты ничего не знаешь? Я была в фирме «Интерсоюз». Мне предложили работу — манекенщицей. Первые полгода — в Вашингтоне. Потом — Гамбург. Открываются головокружительные перспективы, — щебетала она весенней птахой. — Ты рад, дорогой?

— Безумно.

— Я обещала подумать.

Она привычно мило преувеличивала. Кто-нибудь, может, выразился бы суровее — она лгала, но по отношению к такому небесному и невинному существу, как Клара, употреблять подобные слова просто грешно. Она «преувеличивала», по-моему, с момента, когда произнесла первое слово. Ее младенческое «агу» уже было «преувеличением». «Преувеличивала» она постоянно, неустанно и совершенно бескорыстно. Часто даже сама начинала искренне верить в свои слова. Мне понадобилось полтора года, чтобы разобраться в ее образовании, месте работы и в том, что она вовсе не незаконнорожденная внучка вице-премьера России и не правнучка князя Голицына.

Если двигаться на метро, то мы безнадежно опаздывали. Так что пришлось тормозить «левака» — удовольствие приятное, но дорогое. Я почти наяву слышал, как жалобно потрескивает мой тощий месячный бюджет, как и без того тощие финансы готовятся спеть жалобный романс. Конечно, нищета не грех. Нищие — люди достойные и гордые. Вот только плохо, что они… нищие.

Театр «На завалинке у Грасского» заполнил остов потонувшего в рыночном океане кинотеатра «Комсомолец Таджикистана». Облупившееся салатово-зеленое здание, построенное до войны, с некогда белыми колоннами вполне подходило для театра. «Завалинка» считалась модным богемным заведением, полигоном для прокатывания самых безумных авангардистских идей.

Наш водитель гнал как бешеный, так что прибыли мы с запасом, но далеко не первыми. Огороженная цепями площадка перед театром была заставлена машинами самых разных марок — начиная от «Мерседесов» — блестящих и гладких, как кофемолка «Мулинекс», и кончая «Запоржцами» — мятыми и непритязательными как… как «Запорожец».