Дурдом

— Что это? — опять спросила она.

— Пей, пей! Тоже трава. Очень редкая и просто волшебных свойств. Должно тебе помочь.

Елена выпила, кое-как доплелась до своей койки и снова провалилась в сон…

Так и пошло: каждое утро Ворон приходил, делал ей перевязки со своими снадобьями, давал Елене несколько капель своих травяных отваров, снова поил ее каплями в конце рабочего дня, а она спала и спала, хотя никто никаких снотворных ей не давал…

Через две недели как-то неожиданно она вдруг почувствовала заметное улучшение своего самочувствия. Прибавилось сил, и впервые за долгое время ей вдруг страшно захотелось есть. И почти не болели раны — вот что было удивительно!

Улучшение заметил и Ворон.

— Ты смотри-ка, — напевая что-то веселое себе под нос, говорил он на перевязке. — Ранки-то затягиваются, очищаются! Я и сам такого не ожидал…

Беленький с Лексеичем не появлялись. Как потом стало известно Елене, в первый же свой приезд на псишку Федор Михайлович вдрызг разругался с Ликуевой. Он напрасно старался ей доказать, что лечение хирургических заболеваний в таких условиях и невозможно, и просто преступно — Ликуева стояла на своем: раз уж Ершову перевели в психбольницу, она будет лечиться только здесь!..

В конце концов, Беленький заявил, что он отказывается приезжать на хирургические консультации в этот вертеп, Ликуева, похоже, только обрадовалась такому обороту. Чем меньше посторонних глаз в ее царстве, тем спокойнее ее жизнь, — эту истину она исповедовала с тех самых пор, как приняла пост заведующей женским отделением.

И все-таки, не выдержав, на исходе третьей недели неожиданно для всех на псишке появился Беленький.

— Ничего не понимаю! — осмотрев Елену, возбужденно прогудел Федор Михайлович, обращаясь к находившемуся здесь же Ворону.

— Это просто чудо какое-то!

Ворон стоял, скрестив на груди руки, и добродушно посмеивался:

— Ну, какое же это чудо? Обыкновенная травка!

— Нет, нет, коллега, не говорите, я то знаю, как обстояли дела у нашей красавицы! — Возбужденно смеялся Федор Михайлович. — Это истинное чудо!

А через день, на общем обходе, до Елены, наконец-то, дошло, кому и почему пришла в голову столь "светлая" идея — отправить ее с запущенным гнойным процессом в психбольницу…

— Ну-с, — сладко пропела Ликуня, подходя к ней в сопровождении своего белохалатного эскорта, — говорят, дела у нас пошли на поправку?

— Да, — кивнула Елена. — Спасибо Ивану Александровичу!

— Да нет, спасибо психиатрической больнице с ее строгим надзором! — четко проговорила Ликуева, и глаза ее металлически взблестнули. — Ну, вот видишь, Леночка, прав оказался профессор в горбольнице, когда посоветовал перевести тебя под строгий надзор. Здесь у тебя исчезла возможность расковыривать свои раны, и, видишь, как отлично все стало заживать!

— Вы… вы… что же такое вы говорите? — не находя слов, заикаясь от возмущения, едва выговорила Елена, медленно приподнимаясь с кровати. — Что же вы такое говорите, Лариса Осиповна? Ведь меня же Иван Александрович лечил, он же ведь знает!

— Ну, ну, прекрати истерику! — недовольно поморщилась Ликуева. — Ну, чем он тебя лечил? Не смеши! Просто была отвлекающая терапия.

Побледневший, как полотно, Воронин встал между Еленой и Ликуевой.

— Вы, вообще-то, отдаете себе отчет в том, что вы говорите больной?! — прошипел он прямо в лицо Ликуевой.

— Возьмите себя в руки, коллега! И вообще, видимо, опять придется поговорить о ваших симпатиях более обстоятельно. И не меньше, как на уровне главврача! Очень странные у вас привязанности, уважаемый Иван Александрович! Стыдитесь, коллега. — И Ликуева безмятежно двинулась по больничному коридору…

Казалось, над Еленой раскололось небо… Это действительно сумасшедший дом! — мелькнуло в ее голове. Вот, значит, в чем дело! Почтенный профессор заподозрил ее, "шизофреничку", в намеренном членовредительстве! Ну, да, конечно, для хирургов это был самый легкий способ отделаться от нее со всеми ее не поддающимися лечению болячками. Они не могли справиться с тяжелейшим гнойным процессом, а тут кто-то вовремя возьми и подскажи, что она — "психическая"… Схватившись за голову, Елена в безнадежной тоске застыла на кровати…

* * *

Елене исполнилось двадцать пять лет. Еще три года она провела в первом отделении психбольницы. Впрочем, ей казалось иногда, что она и родилась, и выросла в этих вонючих стенах, а все остальное ей просто приснилось. Первое время довольно часто к ней приезжала редакторша Марина, кое-кто из сотрудников комитета по телевидению и радио, но постепенно, один за другим, эти добрые люди отошли от ее забот и проблем, да оно и понятно: когда на все их вопросы столь компетентный в их глазах человек, как заведующая женским отделением Ликуева, отвечала, соболезнующе поджав губы, что "Ершова, к сожалению, оч-чень и оч-чень больна, и все оч-чень и оч-чень не просто", даже сама доброжелательность усомнится в себе: ну, с какой стати психиатр будет говорить столь серьезные вещи "просто так"?